скрюченная и худая, как февральская кошка.

Почему я не видел, что она такая худая? Она так хорошо сложена, и у нее такая упругая грудь, что этого почти не видно...
- Так, что это за Карелия, страна озер? Сам виноват, дорогой Бобик. Знал, на что шел...

Воспитательный тон, который я взял, не годился ни к черту. Бобик взвыл втрое громче, а я стоял, как придурок, и смотрел на нее, худого скрюченного моллюска с бритой головой. Потом присел рядом и обнял за плечи:
- Бобик, прости меня. Прости, ладно? Пожалуйста...

Я обнимал ее, целовал в колючую макушку и просил у нее прощения до тех пор, пока она не прильнула ко мне и не ткнулась мокрым личиком в шею, и не обняла меня своей худенькой рукой за спину...

***

Последний раз
- Привет! Чего это ты без парада?
- А я вам и так нравлюсь, нет?

Вызывающе смотрит на меня. Снова в джинсах, в кожанке. Даже не накрасилась.
- Ну, вообще-то да. Есть такое... Идем трахаться, Бобик. Обещаю, что буду нежным, как облако в штанах.
- Идемте.

Разувается, снимает куртку. Под ней - простая футболка с Маккартни. Хочет снять...
- Погоди.
- Ай, пардон, я забыла: у вас надо снизу...
- Погоди, Бобик. Сегодня все будет не так.

Веду ее в душ.

Раздеваю, стараясь вкладывать в каждое движение и прикосновение максимум ласки. Получается не ахти как - волнуюсь, да и практики давно не было, - но ей нравится. Наверно, не то, как я ласкаю ее, а то, как я стараюсь.
- ААААА... И в самом деле облако, - простонала она, когда я медленно-медленно стянул с нее трусики, щекоча языком лепестки пизды.
- Ну вот... - я обнял ее, голую, и стал целовать ей соски - нежно-нежно, не спеша, чтобы она истаяла, как Снегурочка на медленном огне. Бобик гнулась вьюном, жмурилась, мотала головой - и наконец с хрипом вцепилась мне в плечи:
- Аххрррр! Вы смерти моей хотите, да?
- Да. Идем-ка вот сюда, - я быстро скинул тряпки и втащил ее под душ. - ААААА! хорошо, хорошооооо!..

Она визжала и фыркала, загораживаясь рукой от сильных горячих струй, бивших в ее тугую, сразу же покрасневшую кожу. Уменьшив напор, я снова занялся ее сосками, маленькими, набухшими от телесного тока.
- Не делали тебе так? - спрашивал я, проводя водяными иглами по распаренным грудям, и глядел в ее масляные, туманящиеся глаза. - Ах да, я забыл. Ты же у нас без пяти дней девственница...
Ей было так приятно, что она даже не стала язвить в ответ. Я поливал ей соски, переходя скользящим движением к затылку и коже на голове, и потом обратно, и снова, и снова; потом спустился ниже, к животику...
- Раздвинь ножки, Бобик.
- Раздвинуть или задрать? - спросила она хриплым басом. - Я все-таки Бобик...
- По желанию...

Я вдруг тоже охрип и заговорил, как она. Струйки уже поливали ей шерсть на лобке, и Бобик громко сопела. - Раздвинь!..

Она не шевелилась.
- Давай-давай, не бойся. - Я опустил душ еще ниже, на губки, и она не выдержала - ухнула, и не басом, а тоненько так, жалобно, как котенок, и все-таки раскорячила коленки, с ужасом глядя на меня. - Шире, еще шире! - Она присела ниже, и я начал пытку душем, от которой Бобик немедленно захныкала тоненьким котеночьим голоском.

Когда-то моя первая любовница проделывала это со мной, и я знал, что чувствуешь, когда струйки душа ползут к беззащитным гениталиям, и все тело окутывается миллионом мурашек, а струйки все ближе, ближе к самому чувствительному, и от этого жутко, жутко до кислоты во рту, и кажется, что - вот, струйки доберутся Туда и ужалят в сердцевину, и ты умрешь, лопнешь от сладкого яда; но они добираются и жалят, и не просто, а по кругу, снова и снова, обжигая все нервные окончания - и ты захлебываешься смертельной сладостью, от которой некуда бежать, и у тебя между ног полыхают радуги и цветут огненные цветы...

Бобик уже хватала воздух ртом и выгибалась, выпятив сиси. Они у нее прямо-таки кричали, и я теребил и шлепал эти мягкие наливные шарики, задевая сосочки, но вскользь, мимоходом, чтобы намучить ее еще сильней.
- Никогда не делала себе так? - шептал я, поливая ей клитор, лиловый от возбуждения. Она молча мотала головой. Я вдруг сунул туда руку и завибрировал в мокрых лепестках. Бобик взвыла благим матом. - А так?
- Ииииыыы... так делала... ыыыы... только...

Она упала на меня, вцепившись в плечи, а я стоял, как Атлант, рискуя грохнуться вместе с ней, и дрочил мокрый бутон, и потом влип в него хуем, протолкнулся и вогнал свой разряд глубоко внутрь вымокшего тела - туда, туда, вот туда, глубже, и глубже, и еще, и еще глубже...
- ИИИИИЫЫЫ!!! - вопили мы, хватаясь за мокрые плечи, бедра и бока. Брошенный душ поливал нас, как грядку, каскадами щекотных капелек, бивших в нос и в глаза.

Не знаю, как мы удержались на ногах и не покалечили друг друга.

Потом я принес ее в кровать, и там обтер с ног до головы, как ребенка...
- Дааааа... - стонала она. - У меня сегодня такое чувство, что это не вы заказали меня, а я вас.

Вот вредина!
- Даже после того, как я трахнул тебя в ванной?
- Не «трахнул», а «выебал». Соблюдайте выбранный дискурс!

Я промолчал. Потом спросил:
- А не подметил ли ты, Бобик, странную вещь?
- Какую?
- А такую: мы с тобой лежим уже около часа, не трах... миль пардон, не ебемся... деньги я тебе отдал, ты их пересчитала при мне... и...
- И?
- И... тебе не кажется, что мы с тобой все никак не можем расстаться?
- Выдворяете меня?
- А ну не виляй!
- Не буду. Нет, мне не кажется. А даже если и кажется, я об этом не скажу.
- Почему?
- Потому.
- Владик?
- Да, Владик!
- Но тем не менее ты не уходишь. И даже не одеваешься.
- Как не одеваюсь? Очень даже одеваюсь! - она приподнялась, чтобы встать с кровати. Я придержал ее:
- Погоди. Погоди, Бобик...
- Что?

Я посмотрел на нее. Потом прильнул к ее губам.

Один поцелуй может быть запретней и слаще нескольких дней секса без тормозов. Я влипал губами в ее губы, зная, что это нельзя, что все позади, и она знала это - и отвечала мне, чем дальше, тем горячей, хоть перед этим досыта утолила свою похоть...

Минута - и мы слепились в единый стонущий комок.
- Бобик, - говорил я, жаля ее языком в раскрытые губы. - Ну как мне тебя отпустить? Как? Каак? Кааак? - вопрошал я на каждом толчке, и Бобик отзывалась мне:
- Аа? Ааа? Аааа?..

***

Я не видел ее полторы недели.

Ровно настолько меня хватило: полторы недели цинизма, реализма, практицизма и других измов, хором гласящих, что нам не по дороге, и нужно гнать приблудного Бобика из души, гнать поганой метлой, пока не прописался...
- Где тебя найти, если что? - спросил я, когда она стояла в дверях.
- Если ЧТО?
- Если что-нибудь.
- Ха. Там же, где и нашли. Планета Земля, посадочный пункт одиноких бобиков...

Умная, чертовка. Ничего не сказала, но в то же время...

И вот я здесь. На «посадочном пуктне». В том же месте, на той же скамейке.

Сижу уже три часа, потому что у меня нет ее телефона, адреса, нет даже имени - только место. Место встречи, как в том самом фильме.

Никакой надежды на то, что я дождусь ее, что она появляется на «посадочном пункте» чаще, чем раз в