Женька и ревела, брызгая на него слезами. - Я знаю... Поэтому ты не хочешь... Гэээээ! - она выдернулась из его объятий и побежала по коридору.

Колосков ринулся за ней, поймал, и она билась, как зверь, в его руках, и ревела на весь дом, а он тащил ее обратно, в квартиру. Втащил, захлопнул дверь и повернулся к Женьке, сползшей на пол. Ее щеки чернели потоками размазанной туши, как у индейца или шамана...

Вдруг он будто вспомнил что-то.
- Жень... Жень... - он опустился на пол рядом с ней. - А знаешь что? А давай мы с тобой проведем обряд.
- Какой еще обряд? - спросила Женька, давясь слезами.
- Магический. Очистим тебя от скверны. Только ты должна слушаться и ничему не удивляться. Обещаешь?

Она слушала, и он продолжал:
- С тебя нужно смыть вот этот липкий след. Я смою его с тебя, и ты опять будешь чистой, как... как была раньше. Согласна?

Всхлипнув, Женька повернулась к нему:
- А что нужно делать?

***
- Можно!

Женька открыла глаза и вскрикнула.

Перед ней стоял шаман. Голый, в набедренной повязке из черного целлофана, в бусах из картошки, размалеванный, как зебра. В руках у него была черная банка с торчащей кистью.

Губы, опухшие от поцелуев и рева, невольно расползлись в улыбку.
- Встань, дочь моя! - провозгласил шаман. Женька встала, шаман поднял кисть, лоснящуюся от черной краски, и поднес ее к Женькиному лицу. Женька отшатнулась.
- Эээ, куда? Замри!..

Он коснулся холодной кистью ее щеки.
- Что вы делаете?!..
- Чернота впитает скверну, и я смою ее с тебя. Навсегда... Закрой глаза.
- Щекотно... - Женька зажмурилась, и шаман вычернил ей веки, лоб, а потом и все лицо, от подбородка до ушей. Краска была глянцевой и блестящей, как вакса.
- Иди сюда... Взгляни на себя, дочь моя!

Он подвел ее к зеркалу. Оттуда на них уставилась страшная чертячья рожа с белками глаз. Женька взвизгнула:
- АААААй! Кошмарики какие!..
- Это только начало. Раздевайся.
- Как?
- Полностью.
- Вы что, хотите меня...
- Так надо. Назад дороги нет. Раздевайся.
- Я не могу...
- Раздевайся!

Женька была не толстая и не худая, без жира, с тугим, как мяч, крепким и сильным телом - «настоящая русская баба», думал Колосков, «только будущая, не загрубевшая еще. Без матерости... « Груди у нее были такие большие и щедрые, что, глядя на них, думалось не о сексе, а о визжащем комочке, сосущем молоко. То, что это девочка, было видно только по лицу, по нежности кожи и по какой-то неуловимой девичьей стыдности гениталий - Колосков не смог бы сказать, в чем она выражается, но хорошо знал, что гениталии взрослых женщин выглядят совсем иначе: призывно, искусительно, как пещеры с сокровищами.
- Теперь ты черная, как ночь... ты делаешься все черней, чернота съедает твое тело... чтобы впитать в себя скверну... это самый черный час твоей жизни... - вещал он, закрашивая голую Женьку. Его завывания били в цель: Женька с ужасом смотрела, как постепенно превращается в лакированного чертика, и белки глаз на подсохшем личике таращились, как у демонов из японской манги. Чернить ее было так жутко, что Колосков и сам ежился, вымазывая нежную, как срез персика, кожу.

Через двадцать минут они шли в душ - шаман и грудастый черный чертище. Позади оставались отпечатки-растопырчики, как в мультиках, - Женька была выкрашена вся, с подошвами, гениталиями и даже анусом.

Перемазывая эмаль и стены, она влезла в ванну.
- Закрой глаза, отродье тьмы, - приказал шаман, открыв воду. «Черт, как она похожа на лошадку... Молодую черную лошадку с шелковистой гривой... »
- ААААА!... - закричала Женька, когда по ней потекли струйки, вначале прохладные, потом теплые и горячие.
- Именем Матери Воды очищаю тебя от тьмы, - декламировал Колосков, завывая, как дьякон. - Вода, праматерь жизни, смоет с тебя скверну и унесет ее в недра земли... Ты будешь чиста, как горный родник... Очищаю, очищаю... будь чистой, чистой, чистой... - камлал он и скользил по Женьке мягкой мыльной губкой, протирая в черноте розовые проталины.

Гуашь смывалась быстро, благо Колосков догадался растворить ее шампунем. Чернолицая Женька завороженно смотрела, как из-под краски проступает чистая кожа. Она уже давно вошла в роль и выла, как настоящий зверь; дело было не столько в похоти, сколько в ужасе, от которого кричало ее тело и нервы, и в мистике «ритуала», в которую она поверила, несмотря на весь его комизм.
- Ииииы!... - вопила она, как маленькая.

«Боже, какая красота», - думал Колосков, смыв с нее верхний слой. - «Нежная, чистая, молодая... « Он чуть не плакал от умиления. Из-под краски на руке вымылся свежий шрам, набухший краснотой...
- Ты красавица, - говорил ей Колосков, вымывая гуашь из упругой попы. - У тебя очень красивое тело: грудки, плечики и все-все-все, - говорил он, лаская ей гениталии сквозь губку, и Женя выла в ответ смертным воем, уже почти чистая, розовая, с несмытой каймой вокруг глаз и ушей. - Ты такая славная, нежная... Ты чудо, - говорил он, умывая ее, как ребенка. - Ты чудо... чудо... - бормотал он, смывая с нее последние следы «ритуала».

Женька смотрела на него обожающими темными глазами.
- Ну вот и все... Теперь ты чистая, - сказал он, вспомнив о своей роли шамана. - Вся грязь ушла с краской. Теперь ты как новорожденная, Жень.
- А можно я вас помою? - хрипло спросила она.
- Можно, - сказал Колосков прежде, чем подумал, что нужно ответить, - и через секунду млел под самыми ласковыми в мире руками, смывающими с него черные полосы.
- Вы красивый... Вы такой... такой... Я вас люблю, - шептала ему Женька. Она содрала с него черный целлофан, и Колосков остался голым, как и она. Ее руки медленно скользили по его коже, застывая от смущения на каждом сантиметре...
- Жень, - взял он ее за плечо.
- Что?
- Пойдем.

Колосков выключил воду, взял полотенце, наскоро вытер Женьку, розовую, как настоящая новорожденная, вытерся сам - и повел ее в комнату.

К постели они подошли торжественно, как жрецы. Женька легла, не сводя с него жгучего взгляда, Колосков залез вслед за ней.

«Что ты собрался делать?», думал он. «Ты в своем уме?»
- Так делались древние свадьбы... Ты девушка, невеста, символ чистоты... Чистоты и красоты... Я тоже люблю тебя. - Колосков нагнулся к ее бутончику. - Раздвинь ножки, Женя...

Он целовал ее в алые раскрытые створки, а Женя плакала от желания и билась под ним, ворочая крепкими бедрами, и гнулась в дугу, и била ножками по кровати, и ревела густым бабьим голосом... Колосков терзал ей бутончик и ревел сам, вмазываясь брызгучим членом в простыню.
- Ыыыы... - мычала Женька, отходя от оргазма, - ыыыэээ...

Колосков гладил ее и осторожно целовал в губы и в соски.
- Ыыыы... ииих! - она вдруг влезла на него, улыбаясь во весь рот. Такой лучистой улыбки Колосков не видел еще никогда.
- Мне было просто офигезно... Охренительно... Я чуть не сдохла... Я... Ой, - она прикрыла рот, - ты же меня убьешь за то, что я так говорю...
- Не убью, - сказал Колосков, глядя ей в глаза. Она обвила его руками.
- Как я тебя люблю... люблю-люблю... и как мне классно... - шептала она, бодая