После развода отец щедро оставил маме все что мог оставить - фамильную кооперативную квартиру, машину, дачу и прочие материальные блага нажитые за годы империи. Он взял с собой только книги и старого седого и уже подслеповатого пса - Борьку.

Теперь отец жил в дальнючем спальном районе - с поэтическим названием Северо-Восток. Норд-Ост. Кстати, в том же направлении находился и район со страшным названием - Высоковольтный. Подозреваю, в советское время там делали электрические стулья - на экспорт.

В жизни не приходилось ходить в дальний поход на этот зюйд-зюйд ост, да и сейчас погнали туда бестолковые высоковольтные обстоятельства.

Надо бы вам отметить, что Ташкент советского времени был этнически уникальным городом. На пропахем ким-чи Куйлюке жили депортированые с Дальнего Востка корейцы, на Асакинской еще дореволюционные зажиточные армяне, в районе Алайского - работящие поволжские немцы, Старый город был глинобитно-узбекским, а Чиланзар по-хрущебски русским. Особенностью Северо-Востока было то, что здесь осели греки. Это были греческие коммунисты - которые по кремлевским планам должны были перевести в уютный социалистический лагерь и теплую Грецию.

Греческая гражданская война длившаяся с 1946 по 49 годы - это одно из первых настоящих сражений войны холодной.

Революция 1949 года провалилась и в Греции победили про-американские роялисты. Но тогдашний Кремль был не чета сегодняшнему и своих в беде не бросал.

Поэтому авангард греческой компартии - тысяч двенадцать эллинов-партизан с женами и детьми очутились на ташкентской окраине, где им всем была выделена жилплощадь.

Кроме крыши над головой греков еще два года бесплатно кормили из солдатских полевых кухонь - поставив на полное военное довольствие. Внутрь их гетто никто не лез - в конце концов это были в большинстве своем обстрелянные бесстрашные люди выбившие из Греции итальянских фашистов. Греки сами решали вопросы внутреннего порядка и безопасности, открывали лавочки, цеха и даже, если верить выросшему в двенадцатом жилгородке Малявину - имели собственный кинотеатр.

Компактное вавилонское столпотворение доперестроечного Ташкента сделало наш город настоящим Гонконгом для не самых законопослушных граждан СССР. Теплее, уютней и комфортней места для беглых каторжников и лиц в розыске, чем Ташкент - стоило бы поискать. Тут легко и сытно было зимовать, не сложно сработать левую ксивотуру, и даже безопасно собрать всесоюзную воровскую сходку или чемпионат карточных катал.

Юртбаши блестяще решил все эти проблемы. Из Ташкента сбежали все у кого были ноги. В настоящий момент массово уезжают и распыляются по всему свету сами узбеки. А улицы города - эдакой Одессы или Ростова Средней Азии превратились в сплошную зону спецконтроля в международном аэропорту.



***



Ну, конечно же четвертый этаж. Ух. Отвык.

Сегодня я обязательно встану перед отцом на колени. Я вел себя как неблагодарный свин. Если бы я раньше слушал отца. Если бы я всегда слушал отца!

С отвычки от длинных лестниц забилось сердце, зашумело в ушах и вдруг выбросило меня на десять лет назад.

***

А вот и я - буквально набиваю рюкзак узбекскими кум-супонами. Цены поднимаются не то что каждый день - каждые шесть часов. А я гребу себе в валюте и в дуду не дую, а рюкзак это просто мой новый бумажник. Я крут. Мама напрочь бросила попытки меня воспитывать после внушительной взятки в виде бриллиантового гарнитура - серьги и кольцо. Сынок вырос - им можно гордиться.

Отец же все пытается меня исправить своими старорежимными совковыми штучками, пошлый неудачник.

Я почти не живу дома - у меня есть Вероника и всех мир теперь мелко копошится у наших ног.

Почти уже в дверях - вернулся. Неудобно. Надо бы отцу сказать гуд бай - из вежливости. И бежать пока не завел он свою старую шарманку.

Толкаю дверь в кабинет (все пишет, писака беспонтовый).

Первое что я вижу в кабинете отца - это пудель Борька. Борька присел на задние лапы и тихо поскуливает, глядя наверх.

Отец в сермяжных вязанных носках, из тех что теперь бодро впаривают бабуляторы у метро. Он взобрался на свой обкомовский стол и теперь проверяет насколько качественно затянется петля на его багровой шее. У ног отца - почти пустая бутылка контрафактного Камю из княжества польского.

Первая мысль, которая у меня мелькает - почему-то о бутылке. Сейчас отец, повиснув в петле - наверняка уронит бутылку, дернув ногой в вязанном носке. А бутылка выплюхнет последний коньяк на ворох печатной писанины разбросанной по столу. Страницы бесконечных диссертаций. Поэтому первым делом я хватаю бутылку и отставляю в сторону. Так-то оно лучше.

- Бухаешь что ли, бать? Снова - драматизируешь ситуацию? Чего ты?

Затягивание петли на шее - интимнейший процесс. Почти так же как и мастурбация, он требует полного одиночества и сосредоточенности на предмете.

Мое появление заставляет отца спрыгнуть на пол.

- А твоя мама подала сегодня на развод

- Что ты говоришь?! Хм. А мне, ни бум-бум, ни словечком ведь не обмолвилась, хитрюга. Вы что, совсем уже озверели на старости лет? А вдруг, не дай бог конечно, а вот вдруг внуков скоро придется нянчить?

- Внуков? Серьезно?

Отец бодро снимает петлю с шеи и, аккуратно сложив, вешает на спинку стула.

-Внуков, сын? Ты что же это, с Ди со своей примирился? Ну, молодчина! Вот это по-мужски!

- Никакой леди Ди, дэдди, давай без Шекспира, окей? Леди Ди! Леди Ди. Дура она областная.

- Ну, понятно. Понятно все с тобой.

Вон глянь в окно, сын, видишь - яблони в цвету стоят. Белые. Два три дня в году всего-то и цветут. Как бы подольше…Красотища ведь. Хотя разве замечали бы мы их красоту тогда? Если бы они так каждый день цвели? Короткая, нежная красота. Так вот, сын, и ты сейчас – как яблоня в цвету. Стройный, сильный, радостный, красивый. Не заметишь как осень в момент наползет, и ты сам о яблоках своих спелых начнешь слезы лить, понимаешь?

Будущее твое если продолжать станешь в том же ключе узнать случайно не хочешь? Вот он ты – стоишь с петлей на шее, а вот и жена бухгалтерию по разделу имущества расписывает. Сын неизвестно с кем и где болтается… И это - не худший вариант еще, поверь.

Отец издал странный клокочущий звук - вроде смеха.

- Да ты, бать, настоящим поэтом тут у меня стал! Сколько уже можно про аграрных рабочих Узбекистана строчить - давай-ка в поэзию вдарь. Ну и что - развод. Делов-то! Знаешь, как мой босс, мистер Бэнфилд, говорит? Как бы это по-русски то лучше…

О! У каждой грозовой тучи – подкладка есть из чистого серебра. Это к тому что – плюнь-ка ты на развод, батя, плюнь слюной, как плевали до эпохи исторического материализма! Мы тебе теперьча эдакую вдовушку подберем – молодую, ядренную и с сиськами, как у Саманты Фокс…

Для вескости я выуживаю из внутреннего карамана сигарку - толстенькую и злую, как оперившаяся боборыка пятнадцатилетнего недоросля, и прикурив, выпускаю отцу в лицо ароматное облако далекой Гаваны.

- Сигары начал курить? С каких пор? Мистер-твистер…