сегодня, как не своя. Ох, и напугал ты меня утром... Я думала, что с ума сойду... Это ты меня прости, Мишенька..

— Мам, всё будет хорошо?

— Конечно, дурачок... — она тихо рассмеялась, — всё будет, как прежде..

У меня, как камень с сердца упал.

— А бабушка отцу не расскажет? — не знаю, зачем спросил. Так то и дураку было понятно, что, конечно же, не расскажет.

Но мама вдруг как-то посерьёзнела:

— Нет, не расскажет. И НИКТО не расскажет., — с нажимом медленно проговорила она, — его это убьёт.

Мы оба замолчали. Я обеими руками сжимал её ладонь.

— Это вообще сумасшествие какое-то... , — тихо проговорила мама, словно, это были её мысли в слух. — я сама ничего не понимаю... Ты знаешь, я за всю жизнь отцу ни разу не изменила..

Она опять вздохнула. Я чувствовал, как ей тяжело. И мне просто невероятно было стыдно сейчас перед ней.

В каком-то едином порыве мы потянулись друг к другу и обнялись. Нет, в этом не было никакого эротического подтекста. Мы просто искали поддержку в объятиях друг друга. И мы долго так молча сидели на кровати, тесно обнявшись и прижимаясь друг к другу. Я даже чувствовал биение её сердца.

Я уже и не помню, о чём мы говорили. Да, в общем-то, и ни о чём. Вместе вспоминали всякие смешные случаи из нашей жизни, тихо смеялись и не размыкали объятий. Нам было хорошо вместе. Но внутри меня потихонечку разгорался знакомый огонь. И как-то, словно, невзначай, я уже несколько более откровенно, чем следовало бы сыну, оглаживал тело своей матери.

Это, конечно, удивительно, но я даже не почувствовал каких-либо угрызений совести, что у меня снова встаёт на мать. Если пять минуть назад, я искренно веровал, что более подобного не случится, то теперь так же спокойно внутренне я переменился и теперь был снова не прочь с мамой... Хм... Это перемена внутри меня случилась так же легко и непринуждённо, как та же вода, становится паром или льдом. А может, всё дело в том, что в моих глазах мама потеряла некий ореол святости и неприступности. Это раньше, я не мог и заикнуться, чтобы дать ей знать о терзавших меня страстях по отношению к ней, — ведь мамка она и есть мамка, — и вроде, как с подобным негоже лезть к родной матери. А теперь..

Теперь моя ладонь, как бы невзначай легла на мамину грудь.

Мама, конечно, это заметила. Но не обиделась, как следовало бы ожидать. А даже издала короткий смешок:

— Так... Совсем уже взрослый стал. Ну, уж нет, Мишенька... Больше мы грешить не будем. Неугомонный..

— Мам, не уходи... , — тихо-тихо прошептал я. Лишь на секунду её тело напряглось в моих руках, но почти сразу же мама снова расслабилась.

Мама не сразу ответила:

— Мишенька... Это больше не повторится. Я люблю тебя. Очень люблю. Но я не могу дать тебе то, что ты просишь. Ты же сам это понимаешь... , — тихо и как-то спокойно сказала мама, — Возьми себя в руки. Ты не должен так себя со мной вести, сын.

Я потянулся к ней, поцеловал её в щёку, потом ещё раз, мои губы приникли к её шее.

— Мам... Извини меня. Это выше меня, — честно признался я, — ты такая красивая, мам...

— Миша, ты же только, что просил у меня прощения... , — уже посуровевшим голосом сказала мама, — ты меня сейчас очень обижаешь..

— Мам... Ты знаешь... То, что сегодня между нами произошло... Я ни о чём не жалею... , — честно признавался я ей.

— Миша..

— Мама! Я хочу тебя... , — я сказал это своей матери, глядя ей в глаза, уже без всякого стеснения лапая и прижимая её к себе. Теперь уверенный, что она не поднимет бучу, я наглел на глазах. Впрочем, с девчонками я всегда был нахрапист. И это всегда давало свои плоды.

— Миша... Это уже какое-то насилие... , — уже с явными нотками недовольства произнесла мама. Её глаза потемнели, — Перестань, сын! Ты об отце хоть подумай!

Думаю, ещё сегодня утром этого было бы достаточно, чтобы я угомонился. Не знаю, что там внутри меня поломалось, но однозначно, теперь, грозный взгляд матери и её недовольный тон нисколько меня не колыхали.

— Отец ничего не узнает!, — твёрдо сказал я, — никогда! Это останется между нами..

— Миша!, — она только и успела выдохнуть гневно моё имя, когда я резким рывком навалился на неё, опрокидывая её тело на кровать и прижимая её сверху своим телом.

— Мам... Ну, не шуми... , — мой голос задрожал от возбуждения, — ты же разбудишь бабушку!

— Прекрати, немедленно!, — горячо прошептала мне мама, лягаясь подо мной.

В ответ я только обнял ее еще крепче, целуя её в шею и с удовольствием потираясь возбуждённым пенисом о её бедро. Через ткань ее ночной рубашки я ощущал приятное уже знакомое чувство от соприкосновения с распластавшейся под весом моего тела пышной мамкиной грудью.

— Миша!! Перестань!! — еще больше разгорячившись, негромко повторила мама снова. По ее телу пробежала мелкая дрожь, — я же тебе не кукла для секса! Ты не должен так поступать со мной!

Она даже больно вцепилась своими маленькими ноготками в кожу на моей груди и попыталась сбросить меня с себя. Но это была тщетная попытка освободиться от моих объятий. Мысль о том, что я гораздо её сильнее отчего-то наполнила меня новой волной возбуждения.

— Мам... Не царапайся... Больно... — мои ладони нырнули под подол её ночной рубашки, лаская её стройные ноги и поднимаясь выше.

— Отпусти меня! — простонала мама, снова пытаясь изо всех сил вывернуться из-под меня. Но лишь в очередной раз мы оба убедились, что слабовата она против меня.

— Отпусти! Сейчас же!, — повторила она с несколько нарочитой строгостью.

Запах её тела сводил меня с ума. Вообще, конечно, всё что сейчас происходило, было крайне некрасиво. Никогда прежде я не брал женщин силой. Беда, в том, что где-то в глубине меня крепла непоколебимая уверенность, которая, скорее всего не имела под собой оснований, что я имею безусловное право на эту женщину. А может, дело было в том, что я не сомневался, что потом мама всё-равно меня простит. В конце концов, раньше, за всю мою жизнь, как бы я не проказничал и как бы она не серчала на меня, — рано или поздно, мама всегда меня прощала.

Я обхватив её за упругие ягодицы, прижимая тело матери к себе. Мама гневно поглядела мне прямо в глаза и укоризненно покачала головой..

— Ты совсем рехнулся!? Ты собираешься меня изнасиловать? Что ты делаешь?, — её голос дрожал от переполнявшего её праведного возмущения и обиды на меня, — как мы будем дальше жить? Как ты будешь смотреть мне в глаза, Миша?

В какой-то мере её слова меня отрезвили. На миг я даже окстился и меня таки кольнула предательски трезвая разумная мысль, мол, и то, верно, а что я творю?

Но её дурманящие пухленькие вожделенные губы были совсем близко... Поэтому, я просто впился своими губами ей в губы. Я думал, мамины глаза буквально выскочат, до того широко они распахнулись настежь от удивления.

Мама не отвечала на поцелуй, но, кстати, и сопротивляться совсем перестала. Даже её ладони больше меня не отталкивали. Она позволяла моим рукам безнаказанно мять её ягодицы, оставаясь внешне, словно, отрешенной. Ничего не сделала даже когда я с силой