он ничего не сказал Микаэле. Как благородный дон, он сдержал свое слово, и на следующий день, пока та мыла посуду в таверне, разыскал Пеппу и вручил ей обещанный подарок.

Восторгу Пеппы не было предела. Обслюнявленный ею дон Сезар лично выкрасил белилами Пеппино лицо и шейку, шелковистую на ощупь, как драгоценные индийские ткани. Выбеленная Пеппа стала, на его взгляд, такой прекрасной, что дон Сезар смутился и убежал, как мальчишка. Найдя Микаэлу, он забрал ее домой, заставив бросить недоделанную работу, и там долго успокаивал взволнованный уд в ее сочной утробе. Счастливая Микаэла упивалась этим порывом страсти...

Назавтра он снова был у Пеппы. Прошло пару дней — и они целовались, сплетаясь языками, дрожащими от жадности. Дон Сезар не смел прикоснуться к ней, но страсть была сильнее; в пароксизмах ласк он оголял Пеппу и зацеловывал ее темные, выпуклые соски так, что Пеппа выла зверем и исходила в любовных корчах, тиская рукой срамное место под юбкой. Всякий раз, пачкая штаны, дон Сезар мучился раскаянием и вливал его в привычную плоть Микаэлы, у которой уже заметно круглился живот, хоть дон Сезар и делал вид, что не замечает этого...

Конечно, вскоре все раскрылось.

Микаэла плакала, а дон Сезар, багровый от стыда, кричал ей, что он дворянин. Потом Микаэла ушла, хлопнув дверью, и дон Сезар полночи бегал по Кадису, разыскивая ее, а другую половину пролежал в постели, молясь то о том, чтобы Микаэла нашлась, то о том, чтобы она больше никогда не возвращалась.

Но к утру она вернулась. Вернувшись, вручила ему кошелек, в котором было шесть золотых:

— Если прибавить это к тому, что мы имеем, нам хватит на корабль. Завтра попополудни «Инфанта Изабель» отчаливает в Коста-Рику.

— Откуда у тебя деньги? — спросил ее дон Сезар.

— Неважно. Я не скажу этого тебе, — ответила Микаэла, упав ничком в постель.

Поняв, какой ценой они достались ей, дон Сезар пришел в бешенство. Ему было невыносимо жаль Микаэлу, но еще больше того жаль себя, ибо он не знал, что ему делать и говорить. Не умея найти верный тон, он накричал на нее, и Микаэла снова убежала.

На сей раз дон Сезар побежал за ней. Микаэла бежала к дому Пеппы (для дона Сезара было новостью, что она знает, где та живет). Он не мог догнать ее в детстве, когда они бегали наперегонки вдоль Гвадалквивира; не мог догнать и сейчас.

Вскоре Пеппа была извлечена из своего подвала, и на мостовой клокотал скандал, весьма обыкновенный для улиц Кадиса (да и Севильи, и Гренады, и любого города Испании). Дон Сезар сидел в отдалении, ухватившись руками за голову: в самом страшном сне он не мог представить такого позора.

Но тем более он не мог представить, что на свете есть вещи пострашнее. Обезумевшая Микаэла громко обвинила Пеппу в колдовстве:

— Ты приворожила моего жениха, — кричала она ей. — Сатана тебе помог! Пусть он поможет тебе уйти от возмездия!

Приумолкшие цыгане расходились по домам. Это были запретные слова. Микаэла, выросшая в деревне, не знала этого, как не знала и того, на что обрекает Пеппу.

На ее беду, у стен всегда есть уши. Не прошло и часа, как за Пеппой пришли стражники.

В темнице Пеппа, измученная пытками, показала, что к сношениям с нечистым ее склонила Микаэла. Напрасно дон Сезар молил стражников, напрасно хватался за шпагу: Микаэлу забрали в тот же день, посадив в одну камеру с Пеппой.

Следующие две недели дон Сезар провел в изнурительных попытках спасти девушек. Он оббивал пороги инквизиции, пытался организовать побег, сошелся с бандитами (которые без лишних сантиментов ограбили его). Все это принесло не слишком много пользы, потому что дон Сезар никогда ничего не организовывал и не знал, как это делается.

Конечно, их приговорили к смерти. Инквизитор Кадиса был сладострастно жесток и самолично приказал сварить двух ведьм на медленном огне.

В день казни Микаэлу и Пеппу, обнаженных, покрытых ссадинами и синяками, приковали к огромному котлу, подвешенному над вязанкой дров.

Дон Сезар был в толпе. Белый, как мел, он смотрел, как разводят огонь, как обезумевшие Микаэла с Пеппой, чувствуя нагревание дна, проклинают друг друга... Когда пошел пар, они обнялись, сплющив истерзанные груди, и стали просить друг у друга прощения. Покаянные слова мешались с криками, которые нарастали с тем, как закипала вода, и наконец переросли в единый душераздирающий вой. Хватая воздух пересохшим ртом, дон Сезар смотрел, как багровые тела, бывшие Пеппой и Микаэлой, бьются в смертных корчах, разбрызгивая кипяток, и изрыгают хрипы, от которых все его волосы побелели, как у старика...

Придя в себя, он хотел найти их тела, чтобы похоронить по католическому обряду. Но оказалось, что куски разваренного мяса, в которые превратились его возлюбленные, были отданы собакам, бродившим, облизываясь, до самого вечера по пласа Канделярия. Они не оставили даже костей.

Убедившись в этом, дон Сезар пронзил себя шпагой.

Сделал он это не слишком удачно, и еще три часа после того истекал кровью...

***

Очнувшись, дон Сезар глядел какое-то время перед собой, как статуя.

Затем повернулся к Пеппе, к Микаэле и обхватил их, как детей, сжав до хруста.

Девушки, ничего не понимавшие, гладили его по спине и по голове, а он обнимал их, раскачивался, как старик, и скулил Пеппе в грудь.

Затем он оглянулся.

— Постойте, — сказал он. — Почему тогда мы все живы?

— А почему ты думаешь, что вы живы? — спросил его незнакомец.

Дон Сезар молчал, прижимая к себе девушек.

— Мы мертвы? — спросил он. — Мы... в раю?

— Представления людей о том, что их ждет после смерти, увы, не слишком верно отражают природу вещей, — сказал незнакомец. — Она гораздо сложней, чем то, что можно назвать словами «рай», «ад» или какими-нибудь другими. Ближе всего, пожалуй, то, что вы привыкли обозначать словом «чистилище», — хотя и оно, по сути, ложно.

— Почему Пеппа с Микаэлой все забыли, а я... тоже забыл, но все равно что-то помню? Почему они не ревнуют друг друга ко мне?

— По разным причинам. Во-первых, они женщины. Такова их природа. Женщина гармонична, и если ей хорошо — она не озабочена изысканием того, чего у нее нет. У мужчины иная природа: всюду, где бы он ни был, он хочет забраться выше и получить больше, что бы это ни было — золото или знания. Кроме того, Пеппа и Микаэла искупили грехи мукой и покаянием. За свою ревность они расплатились сполна. Ты же прибавил к имеющимся грехам новый — грех самоубийства. Поэтому ты долго, долго (слово «долго» не выражает того, что я имею в виду, но другие слова подходят сюда еще меньше) — долго будешь помнить то, что сделал, — но не до конца помнить, а лишь столько, сколько выдержит твоя душа. Когда она окрепнет, и ты сможешь правильно усвоить свою память, как здоровый желудок правильно усваивает пищу — тогда... но это будет нескоро. До тех пор же ты будешь вечно мучиться тем, что не помнишь всего, будешь вечно стремиться вспомнить — и оттого мучиться еще больше. Уже сейчас ты почти все забыл... Кроме того, ты должен дарить этим женщинам столько души и тела, сколько они