и с теплотой посмотрел на донора.
- Что же мне делать теперь? – со слезами на глазах почти закричал мистер Маккензи.
- Ну, если вы действительно хотите принести хоть какую-нибудь пользу для общества, вы можете… кхе-кхе… завещать своё тело медицинской кафедре при нашей больнице. Для практикующих студентов.
- Да, да и еще раз да, доктор! Я согласен.
На лице врача просияла улыбка, как торжество человеколюбия.
- Побудьте здесь несколько минут, а я тем временем принесу нужные документы.
Доктор, выходя из кабинета, по-дружески потрепал донора по плечу, оставив его наедине с самим собой.
Nota bene.
Донора звали Микки МакКензи. Ему было чуть больше за пятьдесят лет, низкорослый, с очень широким, почти лошадиным тазом. Терновый венок из рыжих курчавых волос опоясывал его голый, как орех череп.
Среди тех, кто знал Микки, он слыл ушлым бездомным, страдающим хроническим алкоголизмом, с хорошо подвешенным языком и врожденным актерским талантом. Особенно хорошо ему удавалась мимика лица.
Микки один раз в полгода становился добродетелен. Его готовность отдать любой свой орган нуждающемуся больному не вызывала у врачей ни малейшей подозрительности, благодаря его знанию струн человеческой сущности. Потяни, Микки, вот здесь немножко, еле коснись их, а здесь расслабь, не трогай совсем. Пусть сами ведут тебя, по твоей же дороге, вот так, правильно, пусть вовлекаются в заблуждение.
Проделывал Микки этот фокус лишь для того, чтобы на время трехдневного осмотра пожить в чистой палате, помыться шампунем, поесть до отвала, плюс как бонус он имел шанс стащить из больничных пижам деньги или мобильный телефон.
Как только док вышел из кабинета Микки поднялся со стула, кошачьей походкой обошел стол и запустил руки в карманы докторского пальто, все время, поглядывая на дверь. Восемьдесят евро мелкими купюрами и чеки из магазинов. В единственном открытом ящичке письменного стола лежала небольшая горка леденцов, служившая поощрением для совсем маленьких детей.
- А вот и документы, - ласково пропел врач, входя в кабинет, - нужно, чтобы вы, мистер МакКензи, внимательно прочли все от начала и до конца и поставили ваши подписи в указанных графах.
Он подписал все, что требовалось. После торопливо встал, покрепче ухватился правой рукой за полиэтиленовый мешок с вещами, куда он успел добавить украденный им у больничного сожителя черный деловой костюм и быстро вышел за порог.
- Прощайте, док, я ваш до последней косточки!
Микки вышел из больничных ворот, гладко выбритый и благоухающий свежестью, словно живая ель. Он чувствовал, что сегодня он способен на всё, какая-то сила толкала его вперед, наперед предрекая удачный исход в любом начинании.
Через час пешей ходьбы он был дома – на железнодорожном вокзале. Достав из пакета ворованный леденец, Микки, как следует, раскрошил его на куски, как делал всегда и забросил пригоршней в рот, словно пилюли.
За время отсутствия в больнице на доске объявлений прибавилось несколько вакансий.
«Ищу креативных волонтеров для проведения благотворительного детского концерта. Обращаться к Лайле. Собор Христа. Концерт пройдет в сочельник. Главное – любовь к детям».
В туалете вокзала Микки быстро переменил свой изодранный наряд на похищенный из больницы костюм, который был, явно, мал, точно для подростка сшит. Вдруг он посмотрел на свои конопатые руки с удивлением.
«В самом деле, не руки, а вьетнамские болота, испещрённые воронками от американских бомб».
День перешагнул через полдень. В том году декабрь был особенно добр к людям. Все дороги и парки были завалены грязным, талым снегом, который приходилось месить ногами, словно итальянцу, давящему виноград для вина.
Микки осторожно постучал в дверь.
- Входите, входите. Кто там?
Лайла была из тех женщин, которые вечно, куда-то опаздывают, а поэтому говорят и движутся в пространстве с удвоенной скоростью.
- А костюм ваш, я так понимаю это сценический, да? Хорошо. Люблю, когда люди подготовлены. С ними меньше хлопот.
Сухопарая женщина ходила из стороны в сторону, не останавливаясь ни на секунду.
- Признаться честно, - продолжала Лайла, - вы очень кстати. Нам, как раз не хватает одного человека, чтобы заполнить время. Надеюсь, вы понимаете всю щекотливость ситуации, мистер Маккензи? Это ведь не совсем обычные дети.
Послышались жидкие аплодисменты. В комнату вошел человек в костюме курицы, по-видимому, так же использовавшего его на своей основной работе - раздавая рекламу у входа в фаст фуд.
- Теперь ваша очередь, мистер Маккензи, прошу вас, поторопитесь.
Суетливая женщина вытолкнула Микки за дверь на импровизированную сцену у алтаря.
На сдвинутых полукругом скамейках в три ряда сидели дети, всего около тридцати человек.
В соборе царствовала тишина – злейший враг любого нормального ребенка. Микки нутром, что-то почувствовал, будто сердцем нащупал.
- Здравствуйте, дети! Вы узнали меня?
Никто не ответил, лишь некоторые дети отрицательно покачали головами.
- Я – третья нога королевы Елизаветы II. Но я отпала при рождении и пошла сама по себе, путешествовать по свету.
Микки встал на четвереньки и по-собачьи забегал по сцене, при этом его штаны, которые были слишком узки для его таза, с хрустом лопнули на ягодицах.
В зале послышался тонкий смех.
Микки еще с детства усвоил одну очень знаменательную деталь. Чем позорнее ты себя выставляешь, тем веселее окружающим. На твоем фоне остальные выглядят выше, как будто свысока смотрят, немного надменно и смеются над твоими шутками, потакая твоему слабоумию. Так было, по крайней мере, с большинством людей.
Микки на ходу сочинил историю путешествия, отпавшей при родах ноги королевы. Как она повстречалась со Сталиным на его даче, где ее приняли за шпиона и приговорили к расстрелу. Про любовный роман с Черчиллем и почерневшие от никотина ногти. Про захват Берлина, где нога королевы, зажав нож между пальцами, вырезала ближайшее окружение Гитлера. Про путешествие к пирамидам Египта и о высадке на луне в специально сшитом лучшими обувщиками NASA сапоге.
Большинство детей смеялось навзрыд, отчего витражный святой Лука переменился в лице. Меньшинство детей сотрясались всем телом, не издавая звуков, словно в конвульсиях; единицы из них валились на пол.
Микки был на высоте. Слова сами срывались с его губ, вложенные в уста уж точно не разумом, который и сам не поспевал за рассказом.
Бездомный мистер МакКензи благодарно оглядел смеющихся детишек. И вдруг его взгляд остановился на одной девочке. Большие зеленые глазки, словно якорь внимания, не отпускали взгляд Микки.
В этих кротких глазах была вселенская скорбь. Сердце в груди Микки застучало усиленно, больно, мучительно. Оно вырывалось от одного лишь взгляда на девочку. Ему захотелось плакать.
Слабой походкой он прошел несколько шагов, пошатнулся и чуть не упал, но дошел-таки до зеленых глаз. Девочки было лет восемь-десять, не больше. На ее груди крепилась табличка с именем – Лиза.
Он хотел сделать, что-то доброе, вечное, памятное, но прекрасно понимал, что слишком жалок и беспомощен.
Леденцы, украденные из ящика