С ней было легко. Она знала, чего хотела, осознавала свое место, чувствовала свое желание и понимала, как нужно себя вести.

Каждый из нас получал свое. Ее не приходилось учить или принуждать. Подчинялась она с удовольствием. Любила боль, понимала, что мазохистка, что не сможет иначе.

Приходила, опускалась на колени и во всей ее позе чувствовалась покорность, желание полностью подчинится и растворится в этом чувстве, в этих эмоциях. Ее обучили до меня, было видно, что делали это со знанием дела и долго. Я никогда не выяснял подробностей, ее прошлое интересовало меня мало.

Иногда, она сама что-то рассказывала, о чем-то спрашивала. Так бывало, когда она лежала в ногах, на ковре. Голая, измученная, в ошейнике, довольная и расслабленная. К этому моменту обычно уже была и порка и игры с ее дырами, грудью, иногда и грязь и жестокость. Все проходило на фоне ее абсолютной покорности.

Несомненно, она была извращенной и развращенной. Это радовало и заводило. Табу не было. Были некие ограничения, но я мог делать практически, что угодно и она откликалась на любые инициативы.

— Я всегда такой была... развратной и похотливой. Мне быстро надоело все обычное, хотелось боли и унижений, чтобы от меня ничего не зависело. Быть игрушкой, вещью, принадлежать и осознавать это.

— Почему ты говоришь мне об этом?

— Я привыкла к тебе. И хочу рассказать. Мне кажется, что станет легче. Ты знаешь о моих самых темных желаниях, с тобой я могу быть собой...

— Неожиданно. Я послушаю.

И она рассказывала. Долго. Целовала мои ноги, укладывалась на ковре, играла свои клитором, просила отсосать, и рассказывала. Ее это заводило. Она делилась совсем сокровенным, запретным и стыдным. Стыд. Жгучий и острый сводил ее с ума. Это была пропасть, в которую она падала, потом поднималась и летела вновь.

— Мама... Все началось с мамы... Нет-нет. Меня никто не насиловал. Я всего хотела сама. Просто я видела, как ее ебет любовник. Как она стоит раком, во рту кляп, руки скованы, а он ебет ее в очко. Бьет по ягодицам, тискает грудь, мучает, издевается, плюет ей в рот. Я не должна была этого видеть. Однако, делала все, чтобы так не случилось, чтобы видеть каждую секунду происходящего действа.

. Мне было 14. И меня возбуждало то, что я вижу. Я дрочила и дрочила, кончала и кончала. Маму ебали и ебали. И она тоже кончала. И я представляла ее натруженные дыры, разъебанные и опухшие. Я прямо видела это. И кончала. И она кончала от того, что ее заставляли дрочить в открытую, совать в себя вибраторы и пробки, от того, что на не харкали, давали пощечины или пороли. Мама была та еще извращенка. Но меня не трогала. Ни намека на секс. Обычная семья. Она на работу, а я в школу. Я сгорала от мыслей и желаний. Дрочила в туалете. Ходила без трусов.

А она... Она ведь тоже шла на работу, после того, что с ней делали, чтобы потом вернуться и встать в позу и получить очередную порцию унижений и извращений. Больше и больше.

Такая вот двойственная жизнь. С виду обычная семья, а внутри, за закрытой дверью — порок, похоть, разврат.

Звучит так патетично что-ли. Но так оно и было.

Ее любовник Борис был всегда приветлив, подчеркнуто строг и деловит. Никакого даже намека на меня. Девочка и девочка. То, что он делал с матерью оставалось между ними. Вроде бы я и не знала ничего, а между ними были просто отношения.

Мама жила обычной жизнью, веселилась, развлекалась, ходила в гости, даже с Борисом, иногда.

В общем, никто и ни о чем не догадывался.

А я дрочила и дрочила, ебла себя в жопу подручными методами и кончала от этого. Облизывала потом, чувствовала вкус своей жопы. Это было так запретно и грязно, так неправильно и отвратительно, но какие меня били оргазмы...

Хотелось большего. И к пятнадцати с половиной годам я уже не представляла себя без зажимов на пизде и сосках, без адской боли от их выкручивания, без жгучего парафина на теле, без разъебывания самой себя.

Я часто мочилась в трусы. Потом выжимала себе в рот мочу. И дрочила.

Господи, да чего я только с собой не делала... И как же это все было хорошо.

Я уже успела начать целоваться, гулять с парнями, но была вся такая правильная, не давал никому, а хотелось. Очень хотелось. Встать на колени, сосать хуй, дать в жопу, получить сперму, хотелось, чтобы было больно, резко больно, унизительно. Чтобы меня били по щекам...

Вот эта фантазия, вид, что меня бьют по щекам, опуская, унижая, принуждая — это было самым ярким. Но, ни намека. Потискать себя давала, и пизденку парень мял, дрочил мне клитор и даже вылизал один раз. Но ебать себя я не давала. Он не настаивал, был нежен и тактичен. Все как у всех...

А потом случилось то, что случилось. Борис застал меня в гостиной, на коленях, с прищепками на сосках пизде, с трусами во рту. И я дрочила, неистово натирала клитор и пихала в себя пальцы, куда и как могла. На мониторе крутился ролик с поркой и унижением. А я дрочила. И не замечала ничего вокруг. Я не ждала мать, а Борис сам приходил очень редко, предпочитая не появляться без мамы.

А тут зашел. Что-то ему было нужно сделать. Меня бил оргазм, я рухнула на спину, я выла и орала в свой кляп, мои волосы были растрепаны, слюна текла по подбородку и капала на сиськи и живот, я вся была мокрой и изможденной.

Я открыла глаза, а он стоял надо мной. И вот, что удивительно, я не испугалась, не прикрылась. Я раздвинула ноги пошире и вытянула руки вдоль тела. Я предлагала себя.

Представляешь... Шестнадцатилетняя девочка и такое... Грязная шлюха, на полу, в таком виде. Он смотрел на меня. Я на него. Я стала дрочить. Перед ним, глядя ему в глаза. В тот момент это был пик моего блядства и извращенности.

Но он остановил меня. Приказал одеться и идти на кухню. И я пришла. Пурпурная от стыда и возбуждения, которое чуть стихло, но не намного.

Мы обедали, будто ничего не было. Будто он ничего не видел. Спросил как в школе, как с парнем, чем помочь. А меня трясло, я боялась смотреть ему в глаза, чувствовала, как горят щеки. И никакой реакции, ни прикосновения, ни действия.

И я встала на колени. Перед ним. Я бормотала что-то про то, чтоб он ничего не говорил матери, извинялась. Слезы текли сами собой.

Мне было обидно. Странно. Неприятно.

Он был холоден.

Приказал подняться и идти в комнату.

Я была раздавлена. Смотрела в стену. Ничего не хотела.

А вечером мать впервые насадила мой рот на его хуй. Впервые на меня надели ошейник. Впервые я глотала сперму. Впервые в мое очко вошел хуй.

Но самое главное меня впервые пороли. По-настоящему. Серьезно. Боль от моих прищепочек была такой нелепой и детской.

Борис порол меня до следов, до крови. Жестоко. Не жалея и не стесняясь.

Я несколько раз потеряла сознание. И кончила несколько раз.

А мама... А мама помогала ему и тоже получала свое. Он издевался над ней, порол, плевал, бил. Она кайфовала. Периодически мы встречались взглядами, и там не было ничего кроме похоти. Она смотрела на меня как на шлюху, на такую же, какой была она сама. Шлюха для своего Господина. Для Бориса.