тебя вылизал прямо сейчас, если бы не весь этот семейный цирк. К тому же через несколько часов я уезжаю в Москву по поручению Луки, так что придется тебе еще немножко подождать, пока я снова доберусь до твоей киски.

Кристина сама не знала, почему она даже не шелохнулась, выслушивая все это. Наверное, боялась шумом привлечь постороннее внимание. Впрочем, кого она обманывала? Она поднялась с места, слегка отстраняя Матвея в сторону, с досадой ощущая, что всю ее кожу, словно иней, покрыл озноб.

— Ведешь себя как испорченный мальчишка, — пробормотала она ему в ответ, обиженно отвернувшись и замечая, что в гостиную уже идут Лука, Лариса и отец.

Матвей все же рискнул поспешно склониться к ее ушку и прошептать:

— Небось уже все трусики себе промочила, а все продолжаешь разыгрывать из себя приличную девочку.

Семейный ужин прошел без каких-либо эксцессов, и Кристина не без удивления отметила для себя, что братья, похоже, были прекрасными актерами, да и воспитаны оказались отменно, потому что оба они держались спокойно, непринужденно, весело и дружелюбно. Разговоры велись скучноватые, но все же оставаться за столом было безопаснее, поэтому Кристина предпочла допоздна просидеть в компании взрослых, выслушивая в сотый раз рассказы папы о его многочисленных поездках, курьезных ситуациях и некоторых случаях из юридической практики. Во время застолий он всегда оказывался в центре внимания.

Когда Матвей, наконец, переодевшись, со всеми попрощался и уехал, Кристина вздохнула с облегчением и решила выйти на террасу, смотрящую на погрузившийся в сумерки сад. Она наблюдала, как деревья постепенно утопали в кромешной тьме, и когда уже почти ничего невозможно было разглядеть, вдруг ни с того, ни с сего кругом включились маленькие круглые садовые фонарики, и сад заиграл новыми красками и загадочными тенями. На свежем воздухе было очень приятно, хоть и прохладно, потому что свечи в гостиной уже начали догорать и чадить. Из гостиной ее вдруг позвала Лариса.

— Кристиночка! Мы с папой идем спать! Спокойной ночи!

— Спокойной ночи! — прокричала она в ответ, не желая возвращаться в духоту комнат.

Лука погасил все свечи и раскрыл пару окон, нашел в серванте сигареты и увесистую хрустальную пепельницу, а затем вышел на террасу. Кристина в этом своем полудетском конфетном платьице весь вечер будоражила его воображение, потому что казалась ему в нем почти голой. Он медленно окинул взглядом ее ножки со спины, пока она еще не услышала о его появлении и не повернулась. Затем он приблизился и поставил свою пепельницу на широкие мраморные перила террасы в трех-четырех метрах от девушки. Она вздрогнула и бросила на него настороженный короткий взгляд через голое плечико, снова уставившись в темные глубины парка. Он закурил и с наслаждением затянулся, продолжая беззастенчиво изучать каждую деталь ее облика. Они стояли молча не меньше нескольких минут.

— В чем дело? — наконец решилась к нему повернуться Кристина. В каждом ее движении он ощущал волнение и легкую дрожь.

Он устало усмехнулся только краем губ, затянулся последний раз и медленно втер окурок в пепельницу.

— Как тебе Петербург? — каким-то ленивым тоном спросил он, словно и не собирался выслушивать ее скучный ответ.

— Я мало его видела, но в целом, конечно, впечатляет, — выдавила из себя Кристина.

— Я думал, что Матвей много успел тебе показать. Или музеи и архитектура тебя не интересовали?
— Почему же... , — растерявшись, пробормотала она, сглотнув комок в горле и изо всех сил стараясь себя убедить, что он не намекал ни на что пошлое, — Живопись меня интересует, но в Эрмитаж мы не успели сходить.

Она покраснела и опустила глаза, чувствуя, что разговор выходит натянутый и ему с ней не интересно. Ей почему-то стало обидно до слез и она закусила дрожащую губу, но Лука вдруг произнес:

— Чертовски устал. Ничего не соображаю и мелю какую-то чушь... Хочешь, выпьем кофе на кухне?

— Да, конечно, — поспешно ответила Кристина и смутилась, — Но... может, ты уже хочешь спать... Тебе ведь завтра рано на работу... Ты сам говорил... За ужином...

Лука тихо рассмеялся.

— Думаю, в постель мы всегда успеем, — почти ласково заметил он, и у девушки перехватило дыхание от услышанного. Она чувствовала, что совсем теряет разум. До того, как она приехала в этот дом, ей казалось, что мир прост и понятен, и если бы ей кто-нибудь когда-нибудь сказал, что вдруг в одночасье все может стать таким сложным, волнительно пугающим, соблазнительно отталкивающим и в то же время неотвратимо затягивающим, словно в омут, она не поверила бы ни за что. Она вообще всегда была убеждена, что в любой ситуации готова выдать правильный, практичный, логический ответ на вопрос, что можно, а чего нельзя, что хорошо, а что плохо, чего ей хочется, а чего нет. Томный, непонятный и одновременно мучительно бесцеремонный взгляд Луки начисто лишил ее всех ее аналитических способностей, моральных воззрений, заученных когда-то как мантры, и даже отчасти осязания и способности ориентироваться в пространстве, потому что когда она шла за ним на кухню по пустым, слабо освещенным, а иногда и совсем темным комнатам, голова у нее кружилась, все тело сковывало оцепенение, щеки пылали, а руки были холодны как лед.

Он снял пиджак, повесив его на спинку стула, расслабил галстук и расстегнул пару верхних пуговиц на рубашке. От него пахло дорогим куревом, дорогим алкоголем, дорогим парфюмом, дорогой одеждой. Когда он готовил кофе на гигантской кофе-машине, больше подходящей для какой-нибудь кофейни, чем для домашнего пользования, он стоял к ней спиной, и Кристина медленно изучала его, боясь даже дышать. Блестящие как смоль, безупречно уложенные волосы: гладкие волны впереди, аккуратные короткие виски и баки, стоящий торчком «ежик» на затылке. Сколько времени он проводит у стилиста? Белоснежная рубашка слегка приталена, выгодно подчеркивая крепкий тонкий в сравнении с широкими плечами торс. На плечах и руках тонкая ткань лежит свободно и, кажется, должна хрустеть от чистоты, гладкости, новизны и отменного качества. Иссиня-серые костюмные брюки сидят плотно, но облегают не вызывающе, только слегка подчеркивая бедра, ягодицы и стройные ноги.

Он развернулся с двумя маленькими кофейными чашечками в руках, поставил одну перед ней и сам сел рядом на ближайший высокий стул, тоже к барной стойке, как и Кристина. Отпивая черный густой эспрессо, он не отводил от нее взгляд, пробегаясь глазами по ее лицу, груди, ногам.

— Пей.

Девушка почему-то восприняла это как приказ, тут же отпила и поморщилась.

— Что? — не понял он.

— Слишком крепкий, — виновато улыбнулась она.

— В самый раз. Хотя могу коньяку еще добавить. Очень хорошо прочищает мозги, особенно неразумным девчонкам, любящим немного поиграть с огнем.

— Я вовсе не... , — растерянно нахмурилась Кристина.

— Не оправдывайся, — отрезал он, и она тут же замолчала, немедленно забыв, что собиралась ему сказать, и, невольно нащупав на груди кулончик в форме сердечка, стала перебирать его тонкими пальчиками,