из малого угольного дома, в котором жил Большой Фрей, управляющий шахтами. Никто теперь не мог покинуть это место. А если это Ян? Если он заперт там? Впрочем, там может быть безопасно. Но мне нужно знать наверняка.

Я вспоминаю о Липе, начинаю его искать глазами среди немногих оставшихся на площади. Вот он, идет по направлению к мосту, чтобы попасть в центр города, к своему штабу. Я догоняю его и останавливаю.
- Они говорят нам правду? - я понижаю голос, чтобы меня мог слышать только он, - Нам действительно помогут? Привезут лекарство и врачей? Или оставят здесь умирать?

Абрахам смотрит на меня сурово сверху вниз, я помешала его мыслям, его руки скрещены на груди.
- Мне это неизвестно, я знаю столько же, сколько и все остальные. В моих силах лишь помочь удержать порядок и сохранить соблюдение законов. У меня много дел.

Но я не даю ему уйти.
- Вы знаете, что творится в угольном доме? Я слышала, что он закрыт с сотнями людей внутри. Эпидемия идет оттуда? Там карантин?

Абрахам отодвигает меня в сторону, освобождая себе путь. Я знаю его, больше мне ничего не добиться. Напоследок он оборачивается и произносит:
- Не знаю, избежал ли большой дом болезни, но если там появится хоть один зараженный, в условиях такой скученной изоляции, болезнь охватит этот муравейник быстрее, чем они успеют понять, что произошло. Уверен, твой отец знает много больше, чем я. Разве он не поддерживает дружбу с Томом Фреем?

Я смотрю ему вслед и обдумываю сказанное им. Не то, что он назвал Цербера мои отцом. Горожане считают меня приемной дочерью торговца Лоя, которую он когда-то вытащил из бродячего цирка и воспитал, как порядочную образованную девушку. Все бы очень удивились, узнав, с какой страстью и похотью он овладевает мной по ночам.
Удивление их было бы сильнее только, если бы они узнали, какой работой он занимается на самом деле. Но был ли Липа также не осведомлен о том, что представляет из себя наша семья?
Но нет, я думаю о том, что может быть известно Лою. Он всегда был в хороших отношениях с Большим Фреем, возможно, он что-то знает. Но я не могу спросить его, Лой всегда видел меня насквозь, он догадается, что я что-то скрываю. Он добьется от меня ответа, либо запретит выпускать меня из дома, либо приставит ко мне охранника. С Большим Фреем у меня больше шансов, и я готова рискнуть. Мой путь лежит через весь город к шахтам. Улицы пусты, люди уже поспешили закрыться в своих домах. За крышами домов уже виден большой угольный дом, я прислушиваюсь к своему сердцу, надеясь услышать хоть какую-то подсказку при приближении к мрачному серому строению, которое, возможно, укрывает от меня мое счастье и спасение. Я не могу оторвать от него взгляд, пока не подхожу к входу в малый дом. Я не догадываюсь постучаться, я просто толкаю незапертую дверь рукой и вхожу в большое помещение. Я никогда здесь раньше не была, у меня не было такой необходимости, я вообще редко оказывалась в этой части города, только когда искала Травку, и однажды я тайком встречалась во дворах домов угольщиков с Яном. Наши встречи ограничивались лишь объятиями и поцелуями, мы не могли решиться на большее. За наши редкие романтические свидания Лой свернул бы Яну шею голыми руками, за физическую измену он сделал бы это со мной, а Яна бы долго истязал, ведь у Лоя было невероятно извращенное воображение, когда дело касалось мести и наказания. Ян, также как и другие, не знал о моих истинных отношениях с Цербером, считая его моим ревнивым бдительным отцом, но он был осведомлен о той роли, которую Лой играл в воровском мире города.

И вот я стою в большом помещении малого угольного дома, очевидно, это гостиная или приемная. Из комнаты слева, которую отделяет не дверь, а висящая тяжелая занавеска, раздаются вскрики. Я замираю в растерянности и прислушиваюсь, пока не понимаю, что за занавеской кто-то сношается. Я не знаю, как мне поступить, я оборачиваюсь к входной двери, которую только что закрыла, потом останавливаюсь и громко спрашиваю, есть ли кто.

Занавеска отдергивается, и я вижу в следующей комнате Большого Фрея, обнаженного ниже пояса. Перед ним животом на столе лежит женщина с задранными на голову юбками. Здоровый мужчина долбит ее бедра, вбивая их в край стола, одной рукой он удерживает приподнятым край занавески, пальцами другой разминает задний проход раскрытой перед ним женщины. Он с минуту пристально смотрит на меня, не замедляя движения, потом отпускает занавеску, и она скрывает от меня совокупляющуюся пару. Я стою, не зная, чего ожидать, пока не слышу вскрик боли, тут же заглушаемый, очевидно, рукой Большого Фрея. Из комнаты доносятся звуки сопротивления, всхлипы, скрип стола, а затем громкий рев.

Занавеска вновь открывается, и Большой Фрей, уже полностью одетый, выходит ко мне. Он встает напротив меня, примерно в метре, и снова впивается в меня взглядом. Когда его рука опускается между его ногами и потирает его член, я машинально опускаю взгляд на его промежность, и на его лице появляется ухмылка. Я задаю ему вопрос, прямо и без прикрас. У меня готов придуманный ответ, если он станет спрашивать, почему я интересуюсь судьбой трех неизвестных мужчин, оказавшихся в большом угольном доме. Но он не спрашивает меня, он прохаживается по комнате, пока не останавливается около письменного стола с кучей бумаг на нем и не присаживается на него.
- Это трое тупых смельчаков, решивших проскользнуть мимо нескольких десятков вооруженных людей, расставленных вокруг города. Повезло, что не убили, а позволили вернуться обратно. Говорят, что пытались добыть лекарство от Песчанки, чтобы спасти нас, бедных жителей. Ха! Наверное, врут. Хочешь знать, кто они? А я почем знаю? Видно, что из благородных, не ворье и не работяги. Вроде они - инженеры, - мое сердце почти выскакивает из груди при этих словах, я едва сдерживаюсь, что не броситься к дверям большого дома и биться в них, - кажется, одного из них зовут Марк, кого-то, вроде, Ян, но не знаю. У меня сотни рабочих, о которых я должен думать. На что мне сдались чужаки? Не надо мне их было впускать, но они просили их спрятать. Вот мои парни и вступились за них. Но сейчас и смысла нет их выпускать, в большом доме безопаснее, там пока что нет болезни, а в городе они сгинут. Вот пройдет эпидемия, и все выйдут на волю, и жизнь потечет, как раньше.

Мне нечего ему ответить, ни про Яна и его друзей, ни про возможность распространения болезни в большом доме. Я молча поворачиваюсь к выходу и ухожу. Я почти не замечаю, как дохожу до дома, в голове полный бардак, я понятия не имею, что делать дальше. Я не могу просить Фрея выпустить Яна, он тут же доложит обо всем Лою. Я сажусь у окна и думаю о нашем положении, вспоминаю, как молила Яна не возвращаться в этот проклятый город, не замечая, как близится ночь, как снова начинает завывать ветер. Еле держась на ногах от усталости, я стаскиваю с себя платье, кидая его на пол, бросаюсь на кровать и тут же проваливаюсь в сон. И этот сон дарит мне то, чего у меня никогда не было, и, возможно, никогда не будет, момент единения с Яном.

Я