Я подошел к Ди вплотную, сверля ее свирепым взглядом. Полумера не сработала - в ее взгляде сквозила ненависть свинцовой очереди с лагерной вышки.

Тогда двумя руками я сдавил ей глотку с такой силой, что у меня хрустнули костяшки пальцев. Надо бы поливитаминов попить - хрустеть стали суставы после зангиоты.

Ди попыталась лягнуть меня ниже пояса - ага, сейчас, как же! Потом вогнала в щеки длинные когти. Дада. Может меч самурайский тебе сейчас бы и помог, падаль, а ногтики, ногтики только испортишь.

К счастью апоплексический шум в ушах быстро затих. Я обмяк и отпустил ее горло.



Стал слышен громкий плач ее дочери. Накатило отвращение. Было так стыдно за себя, свою никчемную жизнь, за мерзость бытовухи, за поруганного Мариенгофа,что я едва не разрыдался.Бабы могут опустить вас так, что еще и на себя потом будете злиться.



Ди стояла у зеркала и внимательно рассматривала багровые отпечатки моих рук у себя на шее:

- У тебя пять минут, ублюдок. Пять минут. Время пошло.

Я сел дошнуровывать ее коры и вдруг заметил у себя в руках кухонный нож. Это был самый обычный нож с надписью стэйнлес стил. На пластмассовой ручке осталось проплавленная борозда - видимо однажды Ди позабыла его у плиты. Как этот нож попал мне в руки и в какой рубашке родились мы с Ди, что я не пустил его в ход минуту назад - убей не понимаю.

По лагерной привычке, я быстро засунул хлеборез в носки - может пригодится еще. А уже у самых дверей вспомнил про мерхаба.



- Слышь, Ди? Я раствор одолжу твой для линз? С возвратом.

- Забирай его совсем. И линзы забирай. На память. Забирай и уебывай уже. Никаких возвратов.

Я быстро метнулся в кладовую. Оттыскав коробку с баблом, вытащил одну сотку. Оставшиеся в коробке трое франклинов осуждающее покачали мне головой.


Я отдам, Ди! Когда-нибудь обязательно верну.



***



Свежий весенний воздух окончательно выдавил из меня мерзкий дух холодного бешенства.

Пришли на ум слова мамы:

- Может поспешил жениться та? На ноги бы тебе встать для начала

Ну вот, мам. Как женился - так и развелся.

В то сумбурное утро он потерял красавицу жену и умницу-дочку.

Кстати - о дочке! Зайдя в регистратуру - призвал педиатра на Дилькин адрес. Он был беден, но бесконечно благороден.



Выйдя из поликлинической вони двинул к метро. Бодрым маршем. Вот если есть в кармане пачка - сигарет. У меня в кармане - целый ящик сигарет, если считать по черному курсу. Мерхаба! Киминле гурюшмек истейорсунуз?

Что-то мешало идти в нормальном привычном ритме. Оглянувшись по-сторонам, я вытащил из носка нож и спулил. Причем так ловко швырнул, что нож с типичным вибрирующим звуком вошел в ствол акации.



Замерев от удивления я уставился на ручку с проплавленной бороздой.

- Да вы попутали божий дар с трымвайной ручкой! Суки! Не катит боярину-то полы шкурять! Меня суки вором короновали на сходняке, мне теперь западло что-то тяжелее хуя подымать, босота!

Громко прогнав эту пламенную речь - я вырвал блядорез из ствола и опустил в карман.

Ща я вам покажу, как полы драют в ресторане корейском. Суки.



Вы! Вы теперь меня бойтесь. Поеду менять сотню - пойдет что не так - отрежу этой меняле красивые сиськи! Кишки ментовские, если чо на дилькин пичяк наматаю, от сука!

Ща я тут начну ваш режим нарушать. По-взрослому.



Ворвался в шашлычную от всего сердца шибанув ногой по дверям.

- Арак бормы?

Чем прекрасны восточные люди - всегда быстро чувствуют ножик за поясом и сотку в нагрудном кармане.

Шашлычник все тонко подметил в моем напористом тоне, и быстро плюхнул в пиалушку сотку. Передавая мне, он лицемерно приложил руку к животу - туда где по его неверным расчетам должно было биться гостеприиимное сердце.

Ненавижу водку из пиалушек. Вечно обольешься весь. Вытерев рот я достал сотку, показал ему и спросил :



- Сдачи наберешь?

- Ийе! Канешна! Восим десят минг бераман сизга!

Жадность фраера погубит.

- Давай! Тащи!

- Настоящий сотня?

-Ты давай - отсчитывай - я тут в посольстве американском работаю - вон через дорогу - видал?



Как бы в поддверждение моих неограниченных полномочий - армированые ворота посольства беззвучно разверзлись и на Чиланзарскую вырвался гигантский пикап - Форд стопидисят.

-Сколька бензин жрет шунака мошина!



Восхищенно пробормотал и покачал белым колпаком мой собеседник.

Он нырнул под прилавок-холодильник и плюнув на пальцы стал ссыпать амуров темуров на весы.



Когда он дошел до цифры етмишь - семьдесят - я быстро сгреб купюры с весов, и выронив несколько, рванул на выход



- Ийе! Тухта! Ийе! Тухта аламан! Анасинеамигискай!! Милиция! Милиция! Ердам берийлар!! Адамхур пулим олиб кетти -ю!!!

Да уж какая там теперь тухта, сволочь раскормленная. Теперь по двум судимостям впаяют мне за эту сотню пятерку, не меньше. Да еще Ди насрет в суде за моральный облик. Да еще две судимости. Не. Тухта отпадает. Однозначна.



Через грохот стульев, сигналы машин - через дорогу - прощай второй квартал Чилонзара! Прощай Чайка. Прощай бублик, прощай американское посольство. Долго мне тут теперь нельзя без грима.



Прыгнув в желтый доган с шашечками, швыряю купюры на колени вознице

- Северо-восток

-Куда именно на Северо-Восток, извините?

- Быстрей!!!



***



Стыдно сказать, но освободившись я еще не разу не был у отца. Моим внутренним официальным оправданием было дальнее расстояние, отсутствие денег и плачевный статус - лысая башка при отсутствии работы и прописки.



Сейчас деньги слегка завелись. А вот со статусом беда. Хрен теперь скажешь на суде “оступился по глупости”. Если перечислить сухие факты - подсудимый представляет угрозу для общества. А если взглянуть с высоты моих туфель - ведь это же общество представляет для меня угрозу.



Я убегу. Обязательно убегу от ваших прописок, паспортов и налогов за бездетность.

Уже бегу.



***



Афганский альбом. Ахмад Шах Масуд.

Панджшерское ущелье разделяет Афган на северную и южную часть.

Населено в основном таджиками. Исторической родиной сегодняшних панджшерцев – являются Самаркандская и Бухарская области современного Узбекистана. И панджшерцам и службе национальной безопасности джамахирии хорошо известно об этом факте.

Позже в Ущелье Пяти Львов влились узбеки и казахи – потомки басмачей, ушедших от карательных отрядов Буденного и кроваждного комбрига Мелькумова.



Ущелье Пяти Львов славится залежами лазуритов и изумрудов. А на политическую карту мира эту стреляющую глухомань нанес человек по прозвищу Панджшерский лев - афганский Батька Махно - Ахмад Шах Масуд.

Только вместо Гуляйполя, у Масуда было Панджшерское ущелье.

Протяженностью 150 километров, оно одним концом выходило на территорию Пакистана, другим – к перевалу Саланг, к стратегически важной дороге из Союза в центр Афганистана.



Ущелье Пяти Львов стало одной из ключевых точек афганской войны, извечной головной болью советского командования. Министерство обороны