нужна... — я отвела глаза в сторону. — Им нужна только моя выгодная помолвка и свадьба. Если кто и заботится обо мне, так это братишка...

— Ну вот, — он провел пальцем по моей щеке, и у меня на душе тут же посветлело. — Хотя бы ради него ты должна вернуться домой...

— Я не хочу...

— Яра, не капризничай, — он посмотрел на меня строго, как на расшалившегося ребенка. — Давай завтракать и в путь...

Я надула губы и скрестила руки на груди:

— Но ты мне хотя бы свой номер телефона дашь?

Он тихо рассмеялся:

— Дам, не переживай...

Через полчаса он нежно прижался губами к моей щеке и усадил в такси. Я назвала адрес, провожая глазами его медведеподобную фигуру до перехода. Машина глухо заворчала и покатилась по дороге в сторону моего дома.

Я вошла в холл на цыпочках, предусмотрительно сняв туфли еще на крыльце, и попыталась тихонько прокрасться в свою комнату.

— И где тебя носило? — мама стояла в дверях столовой, сложив руки на груди. Она выглядела бледной и уставшей.

— Явилась? — раздался из глубины комнаты голос папы, от одного звука которого у меня внутри все сжалось.

— Пап, не надо, — попытался успокоить его Егор.

— Отвали! Я ей сейчас все патлы повыдергаю, дрянь такая! — фигура отца появилась в дверях.

Мама побледнела еще сильнее, чем раньше, развернулась к нему и попыталась остановить, но он просто снес ее с ног, как несущийся под горку груженый КАМАЗ.

И если в первые пару секунд меня просто сковал ужас, то, едва рассмотрев его искаженное яростью лицо, я сорвалась с места и пулей взлетела по ступенькам в свою комнату. Я успела провернуть замок как раз перед тем, как ручка нервно запрыгала под тяжелыми ударами папы. Я забежала в свою гардеробную, тоже заперла ее на ключ, забилась в уголок и прикрыла голову руками.

Двери долго не выдержат — уж я-то знаю. Папа бывший десантник — для него высадить такую дверь, это одним плечом повести. И в гневе он страшен — ему все равно, кто перед ним, любимая жена, единственный сын или дочь, ради которой он готов горы свернуть. Когда папа злится, разговор у него короткий — удар в живот, потом коленом по лицу и добивающий по шее, а дальше молотить, пока причина его негодования не начнет плеваться кровью.

Дверь комнаты уже с грохотом повалилась на пол. Папа метался по моей спальне и ревел, как загнанный медведь. А я сидела, забившись в дальний угол гардеробной, и беззвучно рыдала от страха. К груди я все еще прижимала свою сумочку. Телефон... меня вдруг осенило. Я вынула телефон и дрожащими пальцами набрала номер Шурика — он, конечно, записал его мне на бумажке, но каким-то совершенно непостижимым образом я его запомнила.
— Да? — слышно было плохо, где-то рядом с ним что-то резали болгаркой, сверлили и забивали молотком.

— Саша, мне страшно... он меня убьет... — прошептала я в трубку.

— Яра? — его голос вдруг стал мрачным. — Называй адрес, я сейчас приеду...

Я продиктовала адрес, отключила телефон и зарылась в кучу одежды. Хоть немного времени...

Вдруг за дверью стало тихо. Потом папа буквально взвыл: «Кто?!» Потом глухой удар. И ручка двери гардеробной медленно опустилась вниз. И тихий стук...

— Яра, выходи, все в порядке, — голос Шурика звучал спокойно и умиротворяюще.

— А... папа? — я открыла замок и робко выглянула в комнату.

Картина, представшая моему взору, была из разряда маслом — папа сидел на кровати, красный, как свекла, рядом с ним копошилась мама, с периодичностью раз в три секунды поднося к его носу ватку с чем-то, похоже, совсем неприятно пахнущим, потому что папа кривился и отворачивался, а в дверях, разглядывая раскуроченную лутку, стоял Егор, сложив руки на груди.

— Не беспокойся, я аккуратненько, — улыбнулся Шурик и подал мне руку.

— Гаденыш... — выдохнул папа, но уже не так зло, как он кричал на меня.

— Егор, — мрачно протянул руку братишка.

— Шурик, — не менее мрачно ответил мой спаситель.

— Предлагаю всем спуститься в столовую, — проговорила мама, когда папины щеки стали не такого свекольного цвета.

Папа смотрел на Шурика угрюмо, но явных признаков враждебности не проявлял. Да и на меня он теперь внимания не обращал. Это хороший знак.

Мы спустились в столовую, при этом Шурик помогал папе идти. Папа и от помощи не отказался. Зато Егор дулся все сильнее.

А мама вдруг порозовела и защебетала, как птичка. Она порхала вокруг стола, уставляя его всякими салатницами и конфетницами, чашечками и блюдцами, вазочками и розеточками для варенья, печенья, вчерашнего торта, который в клубе так никто и не попробовал.

Шурик смотрел на все это великолепие, и его светло-карие глаза (только сейчас рассмотрела) буквально лезли из орбит.

— Сашенька, что вы будете — чай или кофе? — разливалась трелями мама.

— Ч... кофе, — кивнул мой смущенный великан.

А Егор чернел, как туча перед грозой.

— И кто же тебе этот... человек? — громко и с многозначительной паузой спросил папа.

Я посмотрела Шурику в глаза. Он кивнул.

— Друг, — я перевела взгляд на лицо папы. Наверное, вид у меня был совсем отчаянный.

— Почему ты нас раньше не познакомила? — продолжал допрос наш домашний генерал.

Я шумно выдохнула — врать и изворачиваться бесполезно, папа фальшь чует буквально носом. Благодаря этому, а еще привычке сначала бить, а потом спрашивать, кидать его никто не решается. И именно поэтому его бизнес в свое время прогорел по естественным причинам — изменение структуры рынка, отмирание сегмента магнитных аудио и видеокассет и их замена компакт-дисками, а позже дивиди, блюрей, а потом и вовсе всяким мобильным контентом на не пойми каких носителях. Чем занимался папа сейчас, доподлинно мне известно не было, но, судя по тому, как всякий раз мама понижала голос и благоговейно закатывала глаза, говоря о его «партнерах» и «друзьях», это была деятельность на самой границе закона, а, может, уже и с заступом.

— Потому что мы познакомились только вчера вечером, когда я ушла из клуба, — ответила я и зажмурилась.

Почему-то мне казалось, что сейчас... вот прям сейчас... тяжелый папин кулак опустится на мою многострадальную голову. Зато можно не бояться бродячих собак...

— Яра шла одна по темному парку, — вдруг прервал мои скорбные мысли бархатистый голос Шурика, — а у нас там неспокойно по ночам. Я предложил проводить девушку домой, но она выглядела такой печальной, что я подумал...

Я приоткрыла один глаз. Папа смотрел на Шурика с неприкрытым интересом. Егор так и застыл, рассматривая моего дважды спасителя с десертной ложечкой во рту. А мама незаметно, как ей казалось, вытирала катившиеся по щекам слезы передником.

— Александр, — торжественно поднялся папа и взял обалдевшего Шурика за руку, — я хочу чтобы вы знали... — он выдержал театральную паузу. Все замерли в ожидании, а у меня чуть сердце не выскочило через горло. Вдруг папино лицо посерело, брови сдвинулись к переносице. Шурик напрягся. — Если я еще раз увижу вас в радиусе тридцати километров от моей дочери, я с вас шкуру спущу собственными руками.

Мама побледнела и сползла по стене,