Была ночь. Пётр Исаевич лежал на кровати и страдал. Он понимал что его никто не слышит и не понимает,
вместо слов получались странные обрывки, мычание. Его челюсти, рот и губы были парализованны, как впрочем
и все тело. Но если телом Пётр еще мог шевелить, то вот губами и языком почти нет. Всё это до крайности
пугало Петра Исаевича. Мысль о том что он останется таким навсегда- не давала ему покоя, иногда он беззвучно
плакал. Пётр Исаевич был привязан к кровати и хотя Брамкин ослабил смирительные ремни,
Пётру хотелось орать от того что он не свободен. Зверинный страх и отчаянье наполняли его приливами,
когда он напрягал руки, ноги и грудь в рефлекторных попытках подняться с кровати. Некоторое воодушевление
вносила в сознание Петра Исаевича память о том что Брамкин днем говорил ему о выздоровлении, об отмене лекарств,
о прекращении их действия, но сейчас Брамкин спал, собственноручно привязав себя к своей кровати, как
ополоумевший равин, а Пётр Исаевич не смог бы его разбудить даже если бы захотел с ним пообщаться: не хватало
громкости мычанья и аканья.

За железной дверью "одиночной палаты", которая стала теперь двухместной благодаря стараниям санитаров
Инги Петровны, слышались отдаленные звуки ночной жизни больницы. Это была невозможная,
демоническая смесь ора, громкого исступленного плача, бесчеловечного смеха,
громкого агрессивного жаргона большого количества людей. Всё это придавало канву страданиям
Петра Исаевича. В своих бреду и постоянной паралитической боли, он иногда вспоминал санитара Володю
и думал что тот непременно скоро выручит его и докажет всем и вся: главному врачу, если понадобится
что это большое недоразумение и что он: Пётр- здоровый гражданин, которого несправедливо и по-ошибке
держат тут. Но когда Пётр Исаевич понимал вдруг что он в данный момент, со стороны, выглядит как
ужасный овощь, ему хотелось рвать и метать, потому что никто не поверит что такое жалкое подобие
человека может быть здоровым, даже в глазах простого наблюдателя, не говоря уже о психиатрах.
Пётр понимал что он в "ловушке замкнутого круга" и от этого его нервы немного успокаивались и он выигрывал
время в борьбе с безумием, которое наступало на него. Пётр твердо знал что из замкнутого круга
злой участи, который построен на железной логике, можно выйти. Сама жизнь много раз давала Петру
Исаевичу возможность убедиться в этом, жизнь до больницы...

Ночь шла очень долго, Пётр уже давно потерял счет времени, одна минута длилась бесконечность, а пол часа
становились целой жизнью, между приступами нечеловеческих спазмов которые, вдруг неожиданно, обрушились
на него. Петра Исаевича, не с того ни с сего начинало выгибать дугой до предела возможностей
пластики тела. Когда страшная рефлекторная сила изгибала его тело в "черную радугу", Пётр Исаевич думал
что ещё мгновенье и его позвоночник сломается пополам в точке "максимального изгиба" спины.
Но смирительные ремни, опоясавшие грудь, делали свое дело и не давали телу переломиться
от страшной натуги, которая тянула солнечное сплетение и верх живота к потолку.
Пётр Исаевич вспомнил фильм "Дракула" Брэма Стокера и подумал, что он иногда, в перерывах
этой боли, похож на того зеленого урода, который перерождался в коконе на корабле, плывшего в Лондон
в одном из ящиков с румынской землей, пожирая команду корабля и это воспоминание придавало Петру сил.
Когда боль выдавила все человеческое из Петра Исаевича, сквозь его сдавленный, смятый рот,
тихо раздался писк ксеноморфа и продолжался еще очень долго. Пётру Исаевичу показалось что он понял психологию
Чужого, оказалась что вся она состоит из желания вечно страдать и умирать, ведь в случае смерти, он перерождается
в более опасного противника, подчиненного воле коллективного разума Улья. Дальше шла Эмили Роуз с её демонами,
ползающая на мостике по потолку с открытым оскалом и неживыми выпученными глазами. Спонтанные всплески такой
памяти помогали Петру Исаевичу рационально воспринимать иррациональную боль и терзания, превозмогая их.

-Вопрос, не в том, как скоро ты выйдешь отсюда... Вопрос в том, когда ты станешь здоровым-
громко и выразительно произнес Сан Саныч, попивая свой сладкий чай с лимоном, сидя
по-домашенму одетым за большим чистым столом на зелёной траве, двигая свою ладью по направлению
к ферзю Петра Исаевича, одновременно создавая "угрозу шаха". Солнышко ярко играло на беленьком
апрельском снежке и уже по весеннему ласкало своим теплом двух собеседников за шахматной партией,
на открытом воздухе, во внутреннем дворике психиатрической клиники.
Пётр Исаевич очень изменился за два долгих месяца пребывания в месте называемом психо-неврологический
диспасер закрытого типа, его лицо стало более полным, появилась седина.
-Я уже потерял много времени, хорошо что хоть на работе дали официальный оплачиваемый больничный,
а не уволили как я опасался.-сказал он.
-Законы не те!- с прищуром, иронично, произнес Сан Саныч, подкуривая свой "красный бонд" и твердо сказав:
"Они не имеют права тебя уволить."- атаковал уходившего из под атаки ферзя черным слоном, оставляя
"угрозу шаха" своей ладьей. Пётр ещё только вспоминал как играют в шахматы.
-Хорошо ты играешь, дядя Саша!- весело сказал Пётр Исаевич и оба собеседника рассмеялись.
-Это ещё-о что-о! Вот когда ты меня в покер научил играть- заговорчески приблизился Сан Саныч
к Петру: вот тогда, мы действительно хорошо поиграли! Ты умный человек, Пётр! И я тебя очень
уважаю!- заключил Сан Саныч, продолжая игру. Воспоминания о "круглосуточном казино на паях",
открытом прямо на кухне психиатрической клиники с кучей адекватного и веселого народа, напомнили
о себе приливом радости и самоуверенности, чувством азарта. Оба собеседника расплылись
в улыбках и Сан Саныч радостно закричал: А может снова откроем наше казино?!- сделав
смешное и одновременно воинственное выражение лица: Нахуй эти шахматы! Пошли, пошли!!- весело затараторил он:
Эй, ребята! Собирай стулья на кухне, мы с Петром идём в покер играть!
-Пошли, Сан Саныч!- ответил на всё это, вновь возобновляемое веселое занятие, Пётр,
затягивая на ходу "красный палмал" и взяв прозрачную кружку со своим чаем.

Пётр Исаевич лежал на своей больничной койке заложив руки за голову. Множество плавных мыслей, выстроенных
в логические ряды, проплывало в его голове. Был приятный весенний вечер, все двери кроме одной были открыты,
наполнаяя просторы больничных палат сладким воздухом свободы. Закрытой оставалась лишь дверь выхода на свободу
и Пётр думал, подбирая варинаты, как пройти через неё. Ему не давали покоя некоторые навязчивые мысли и нервное
напряжение связанное с предстоящей выпиской, из-за которого выписка постоянно откладывалась, а нервное напряжение
только разрасталось. В палате все спали. Неожиданно по коридору раздались шаги, спустя некоторое время в палату
зашла пожилая дежурная старшая сестра:
-Терпигорев, вас просят к телефону...- тихо сообщила она.
Пётр Исаевич встал с кровати и направился вслед за сестрой на приемный пост.