бурно кончать, конвульсивно дёргаясь на моей кровати, как парализованная. Увидев, что я за ней в открытую, не таясь и не притворяясь спящим, наблюдаю с торчавшим из кулачка, крепко зажатым пальцами завзятого онаниста, по-детски ещё небольшим хуем, она как будто обезумела. Цепко ухватив за волосы, потянула было мою голову к своей чёрной волосатой промежности, из которой в этот момент с грудным всхлипом вытащила огромный резиновый жеребячий реалистик. Затем, вдруг опомнившись и чего-то испугавшись, – грубо оттолкнула, ни с того, ни с сего отвесила звонкую, печатающую пощёчину, снова воткнула фаллоимитатор в свою пизду, схватила меня за яйца, сильно потянув на себя. Я вскрикнул от неожиданной боли, а главное от острого, пронзившего всё тело удовольствия и тут же «стрельнул» ей в лицо снайперской струёй молодой, огненно горячей спермы. Мама застонала от удовольствия, которое получила, и принялась размазывать бьющую в неё вязкую молочную сдрочку по всей физиономии. Совала влажные, клейкие пальцы в рот и с каким-то первобытным, животным вожделением обсасывала, продолжая при этом вгонять в себя резиновый член.
Я испугался содеянного, решив, что она меня сейчас изобьёт ладонью по попе, как била не раз до этого за малейшую провинность. Но, видя, что маме понравилась моя оплошность, и что она размазывает мою сдрочку по своему лицу и даже пробует на вкус, немного успокоился. Опорожнившись, член мой начал опадать, на глазах уменьшаться в размерах. Я не знал, что делать дальше и смотрел на маму, в терпеливом ожидании дальнейшего. Она постепенно успокоилась, отложила фаллоимитатор, взглянула на меня осуждающе.
– Как ты мог, негодный мальчишка, сделать со своей матерью такое? – вскрикнула в притворном гневе она и снова ударила ладонью по лицу. Била она не сильно, но под тяжестью её массивной руки я кубарем скатился на пол и, схватившись за враз покрасневшую, как и в первый раз, щеку, громко расплакался.
Мама вытерла лицо моими трусиками, вывернула их наизнанку, зачем-то понюхала место, соприкасавшееся с задним проходом. Ей, по-видимому, очень нравилось, как там пахло. Я продолжал голый реветь на полу у её, двумя толстыми столбами, опустившихся с кровати ног. Она тоже была голая и разгорячённая недавним яростным рукоблудием. К тому же, считала себя до глубины души униженной и оскорблённой моим гадким поступком.
– Ты хоть понимаешь, маленький говнистый онанист, что ты сделал со своей родной матерью?! – пытаясь накрутить саму себя, завизжала в ярости мама, при этом продолжая принюхиваться к запахам моих трусов и периодически вытирать ими потёки спермы на своем лице и попавшие на сиськи и брюхо капли.
– Мамочка, миленькая, родненькая, хорошенькая не бей! Я всё понимаю, осознаю и больше не буду! Прости меня, пожалуйста! – шмурыгая носом и растирая кулаками струившиеся из глаз слёзы, просил я, втайне надеясь, что она будет продолжать моё наказание и придумает что-нибудь ещё.
Как бы угадав мои мысли, мама строго объявила:
– Я тебя прощу, но, тем не менее, без наказания оставить не могу. Чтобы впредь не повадно было. Ведь ты переступил через самое святое, подонок: покусился на свою мать, которая тебя родила, воспитала и дала всё, что ты имеешь. И живём мы, заметь, гораздо лучше многих твоих голимых одноклассников... И такова благодарность?
– Прости, мамуля, я больше никогда не буду, клянусь... – снова забормотал я униженно.
– Ты на меня дрочил, да? На свою мать? – поставила вопрос ребром она. – Отвечай, выродок, или привяжу к кровати и засеку ремнём, пока не уссышься под себя.
– Да, – согласно кивнул я.
– И подсматривал, что я делаю?
Я молчал, мне было стыдно отвечать. Зачем, если и так всё было ясно, что – да.
– Что молчишь, малолетний гадёныш? – мама встала с моей кровати, угрожающе шагнула ко мне и ударила босой ногой в грудь. Я глухо охнул и упал спиной на пол.
– Отвечай, вонючий извращенец, ты хотел меня изнасиловать? – продолжала допрос с пристрастием мама, стоя надо мной, голая, страшная и в то же время, безобразно-прекрасная.
И мне вдруг безумно захотелось, чтобы она жестоко била и унизительно издевалась надо мной. И я умышленно подлил масла в огонь:
– Да, мамочка, я очень хотел тебя изнасиловать, потому и дрочил. А ещё я хочу, чтобы ты взяла мой писюн в свой ротик. Я очень тебя люблю, мамочка, и умру, если не буду на тебя дрочить.
Она помертвела от моих откровенных признаний, лицо её расплылось в дьявольской довольной улыбке, и она, сама не соображая, что делает, машинально опустила босую ногу прямо мне на лицо. Я тут же в рабском собачьем подобострастии принялся облизывать влажным язычком и целовать её немытые пальчики на ноге, ногти которых кое-где желтели проклюнувшимся костным грибком. От них пахло заплесневелым, испорченным сыром, но запах меня не отпугнул, а наоборот подвигнул на большее. В непонятном экстазе я обхватил горячими трепетными губами большой палец на её ноге и стал жадно сосать, как будто сосу маленький хуй. Маме, видимо, стало до того хорошо, что она протяжно застонала и эротически передёрнулась всем своим крупным обнажённым студенистым, как у огромной черноморской медузы, телом.
– Сашенька!!! – только и смогла выдавить она, закатив накрашенные глазки, которые с вечера забыла обмыть.

Я страстно сосал и облизывал её пальчики – один за другим. Целовал нижнюю часть ступни, с причмокиванием обслюнявил потрескавшуюся пятку с отслаивающимися полосками ссохшейся, мёртвой кожи. Мама, помогая мне, водила по моему лицу ногой, чтобы я обсосал и облизал все места равномерно, потом переменила ногу. Помимо терпкого вкусного запаха немытых ног, в нос мой ударял одуряющий, ни с чем не сравнимый аромат грязного женского влагалища, который я был готов нюхать часами, возбуждаясь от этого всё больше и больше. К запахам пизды, кислого человеческого пота, моей спермы, несвежего дыхания и нестираного нижнего белья примешивался ещё и специфический, отталкивающий дух сортира. Он исходил от мамы: то ли она, не сдержавшись, снова испортила в спальне воздух, то ли так пахла её попа, которую я, к сожалению, видеть не мог, лёжа на полу и облизывая мамины умопомрачительно прелестные ножки.
В принципе, в этом и заключалось всё наказание за мою сегодняшнюю провинность, и оно меня, в общем-то, вполне устроило. Мама не пожелала доводить дело до непредсказуемых крайностей, покейфовав, как говорили интеллигенты во времена её молодости, в своё удовольствие, на этом и успокоилась, выключила порнуху и ушла в свою комнату. Уходя, велела мне привести себя в порядок и ложиться спать. Спали в эту ночь мы отдельно. Маме, по-видимому, нужно было переварить в одиночестве всё случившееся и придти к какому-то решению. Я же готов был принять от неё любую роль, которую она мне предложит. До такой степени она подчинила меня своей безграничной, деспотической материнской власти!
О принятом ею кардинальном решении я узнал на следующий день, вечером перед сном.
– Сашенька, – гладя ласково меня по голове, проворковала мама. Она как всегда пришла ко мне в спальню полуодетая и готовилась ко сну.