смеялись над моими цветными полудевчоночьими трусиками и плотно прилипавшими к ногам и заднице синим трико, которые мама специально брала на несколько размеров меньше, чтобы они смотрелись на мне, как колготки...
По старой привычке она тоже разрешила мне снимать ночью трусики и спать обнажённым, хоть я был уже совсем не тот несмышленый женоподобный мальчуган, каким был в раннем детстве, когда ещё был жив папа и всё у нас в семье было о, кей.
За это время мама сильно изменилась. Ночью она ни с того, ни с сего прижималась ко мне всем своим жарким, мягким, как вата, обнажённым телом, тяжело дышала и лезла целовать в губы. При этом изо рта у неё плохо пахло. У меня в такие минуты сразу вскакивал писюн, и чтобы она не видела этого, я отворачивался к стенке и делал вид, что сплю. Но это была пытка, а не сон. Член стоял до самого утра. Мама продолжала лезть ко мне, имитируя шаловливую игру, как в детстве, обнимала меня, целовала в затылок, в уши, плечи и как бы нечаянно трогала пальцами попу.
Однажды от её откровенно интимных прикосновений сзади, когда она начала мять пальцами мои ягодицы, уверяя, что массажирует их, и это прописывают доктора, я возбудился наиболее сильно и даже, не сдержавшись, конвульсивно дёрнулся всем телом и похотливо вскрикнул, – так мне сделалось хорошо. Мама вся загорелась от такой моей несдержанной реакции, продолжая бессвязно бормотать, что массировать нужно не только булочки ягодиц, но и саму дырочку, стала просовывать указательный палец мне в самый анус. Член мой сейчас же вскочил, как будто ждал этого сладостного момента, внутри попы у меня что-то приятно заныло, зачесалось. Я стал невольно подыгрывать ей, глубже нанизал попу на её палец и, беспомощно вскрикнув, кончил прямо на простыню. Она поняла, что со мной произошло, тотчас вытащила палец из дырочки, деловито потрогала мой, всё ещё торчавший, возбуждённый писюн, почувствовала на пальцах липкую влагу, поднесла руку к носу, понюхала.
– Сашенька, а ты становишься настоящим мужчиной, – сказала она с неприкрытым намёком, попробовала свой пальчик язычком на вкус, удовлетворённо зажмурилась, почмокала сладко губами. Удалилась в ванную.

Вскоре пришёл туда обмываться и я. Она стояла в отдельной душевой кабине, сквозь прозрачные стенки которой было всё видно, как в аквариуме. Я невольно залюбовался её голым телом: ведь я впервые видел обнажённую маму без одежды при электрическом освещении. Фигура её вся расплылась от жира и широкими складками опадала вниз. Огромные сиськи, как два белых, растянутых грузом мешка, спускались чуть ли не до самого паха. Живот напоминал брюхатую слониху, складки его колыхались, как холодец, а толстые, немного целлюлитные бёдра поражали гигантскими размерами и сходством с белыми свиными окороками. Когда она поворачивалась спиной, глазам моим представали две её массивные желеобразные половинки, между которыми, вероятно, уместилась бы моя голова.
Увидев меня, мама отодвинула пластиковую дверцу кабинки и недвусмысленно поманила к себе. Я подошёл и встал перед ней, как вкопанный, не в силах пошевелиться. Ноги мои как будто одеревенели, а член снова вскочил, моментально налившись сладостной половой истомой.
– Иди ко мне, сыночек, я тебя обмою, – проворковала голая мама, и в ту же минуту я оказался в её умелых, ласковых руках. Она жадно схватилась за мой член и не столько мыла его, сколько откровенно дрочила. Я, уже не стесняясь мамы, похотливо постанывал и ёрзал туда сюда писюном, от чего удовольствие становилось ещё острее. Мама беспрерывно намыливала мой член, оттягивала до упора тугую кожицу на головке, мяла и игралась набрякшими шариками моих яичек. В то же время, она делала вид, что именно обмывает мой писюн, а не что-то другое. К слову сказать, она всегда в детстве купала меня: мы вместе весело плескались голые в ванне, и мне это очень нравилось.
Не доводя дела до конца, она сказала, что всё – я чист, как стёклышко. Шлёпнула меня шутя по гладкой мокрой попке и отправила в спальню одеваться...
Однажды я снова устроился в туалете с книгой, вернее, с американским журналом для геев, который достал через одного знакомого пацана в лицее, которого тоже сильно интересовала эта тема. Забыв о мамином запрете, закрыл дверь на задвижку. От фотографий голых мужчин, трахавших во все мыслимые места нежных, женоподобных существ с большими женскими сиськами и мужскими хуями, у меня тут же встал, и, не в силах совладать с сильным искушением, я принялся мастурбировать. Чтобы было удобнее, спустил спортивные штаны и трусики до самого пола. Неожиданно, в самый разгар моих страстных манипуляций с торчащим красным писюном, послышался сильный стук в дверь и встревоженный голос мамы:
– Саша, ты опять закрылся? Я же предупреждала! Что ты там делаешь? Слышишь? Открой сейчас же или я сломаю дверь!

При этом она так сильно дёрнула за ручку и ударилась всей своей массивной тушей о дверь, что та жалобно скрипнула, а ручка чуть не оторвалась. Я испугался, что она сейчас выполнит свою угрозу и мне будет хуже. От страха у меня густо полезло из попы, хотя перед тем никаких позывов я совсем не испытывал, просто зашёл помочиться. Писал, как и требовала мама, сидя на унитазе, по-девчоночьи. Не успев подтереться, надеть трусики и спрятать журнал, я машинально отодвинул задвижку. Мама бурей ворвалась в туалет, увидела мой сильно возбуждённый, торчком вставший член, загорелась глазами. Втянув в себя воздух, почувствовала специфический запах из унитаза. Обратила взор на валявшийся у меня под ногами журнал для геев. Всё это пушечным залпом ударило ей в голову, в момент опьянило, особенно запах из унитаза и вид того, что там лежало. Имитируя сильный гнев, она раскричалась, как неграмотная торговка на рынке, хотя имела два высших образования и в молодости, до того, как папа стал крутым бизнесменом, даже работала в школе учительницей, принялась обзывать меня «вонючим онанистом», «грязным пидорасом» и ещё кем-то, – я не расслышал от страха. Цепко схватила за ухо, вывернула до невозможности, и потащила в коридор. Я запутался в штанах и трусиках, волочившихся по полу, и упал лицом вниз. Мама тут же наступила мне на затылок ногой, сильно прижав моё лицо к полу, наклонилась и стала ожесточённо хлестать тяжёлой ладонью по голой попе.
– Мамочка, я больше не буду! Прости! – умолял я, крича от страха и боли, и заливаясь слезами. Ягодицы мои горели, поза была неудобная, на затылок сильно давила мамина массивная «ножка». Мне показалось, что она вот-вот раздавить меня, как дождевого червяка, и пришёл в неописуемый ужас. Внутри у меня всё оборвалось, как перед смертью, в паху от безысходности стало вдруг невыносимо сладко. Я задёргался под маминой рукой, жестоко шлёпающей по горящим, принявшим помидорный цвет, ягодицам, и стал с наслаждением кончать. И это было так ново и необычно, что мне казалось – я улетаю с земли куда-то в безвоздушное пространство. Такого со мной никогда ещё не было. Так я впервые получил удовольствие от боли и унижения...