Тот лизал ее прямо в распахнутую сердцевину, а потом приподнимал голову и теребил, месил, звонко шлепал лиловое веретено, перемазанное кровью и клеем.
- Не надо, - глухо басила Мальва и распинала ножки, подставлясь ласкающей руке. - Не надо... не... надааааээээыыыы... - выла она, закатив глаза, а Иван Абрамыч смотрел, как она корчится в оргазме, мял ей брызгучую сердцевину и злорадно ухмылялся, чувствуя себя настоящим палачом.
- А теперь ешь! Твоя девственность, - он совал руку ей в лицо, и она покорно слизывала с нее кровь и соки. - И здесь, - он прильнул к ее губам, передавая им вкус жгучего железа. Потом ткнулся в распоротую раковинку, уже не такую узкую, и вновь натянул ее свежим колом.

Посвящение Мальвы было обрядом, древним, как сама жизнь, а он был не Иваном Абрамычем Лобановым, бухгалтером фирмы «Юнитрейд», а богом любви, каменным брызгучим фаллосом, горящим от желания...
- Ты хотела этого, да? Очень хотела? - говорил он, коварно улыбаясь. Мальва, красная, как мак, жалобно смотрела на него. - И я хотел этого, и сейчас хочу. Я вот как хочу!!! - всаживался он в нее, и Мальвины груди колыхались, как желе. - Ты думаешь, что любишь меня, но на самом деле ты меня просто хочешь, и все. Хочешь, хочешь, хочешь, - приговаривал он с каждым толчком. - Я научу тебя любить меня. Я научу тебя, глупая Мальва, девочка с голубыми волосами... А сейчас - вот тебе, вот тебе, вот тебе...

Он снова влил в нее реку семени, и потом никак не мог насытиться - шлепал, тискал, гладил, лизал и снова шлепал Мальву по звонкой попе, малиновой от секса, и Мальва кричала, оглушенная новой жизнью своего тела.

Потом она пела и прыгала, и Иван Абрамыч не знал, где большее блаженство - натягивать колом податливое лоно или смотреть на ее лицо, розовое в голубом, счастливое, как никто никогда еще не был счастлив в Одессе.

***

Назавтра она пришла к нему с голубой шерстью на лобке.

Иван Абрамыч не сдержался и хрюкнул.
- Что? - отпрянула Мальва, голубая с двух сторон. - Вы сами просили...
- Ничего, ничего, не обращай внимания, - скалился Иван Абрамыч. Щеки ползли против воли.
- Я тоже могу посмеяться, - отодвинулась Мальва. - Думаете, весь из себя? Вон жопа какая, волосатая, как медведь гималайский. И пузо в складках.
- Где? - поджал живот Иван Абрамыч. Это была больная тема.
- А это? Типа бицепсы, да? - Мальва попыталась ухватить его за складку, но тот отскочил. - И борода... Карабас-Барабас! И лысина...
- Мальва!

Эта тема была еще больнее.
- Ее тоже зовут Мальва? Лысина Мальва? Привет, тезка! - Мальва попыталась погладить Ивана Абрамыча по макушке. Глаза у нее были уже не синие, а прямо-таки лиловые.

Через минуту она пулей вылетела из его квартиры, одеваясь на бегу.
- И не приходи! И в дверь не звони! И сиськами тут своими не труси! - орал голый Иван Абрамыч, подвывая от тоски.

Он ненавидел себя в таком ступоре, но выйти из него было еще труднее, чем успокоиться. Хлопнув дверью, он сел на пол, посидел, потом оделся и вышел на улицу. Бабульки провожали его взглядами.

Опомнился он в парке. Ноги сами поднесли его к скамейке и сбросили туда тело, как надоевший груз.
- Уфффф, - выдохнуло тело.

«От кого я убегал? Не иначе, как от себя, дурака», думал Иван Абрамыч, глядя в небо.
- Что, с девушкой поссорились? - спросил кто-то рядом.

С минуту Иван Абрамыч смотрел на паренька, потом просто кивнул и облокотился на спинку.
- Она стерва, да? - продолжал паренек.
- Да, - вдруг сказал Иван Абрамыч и вновь разозлился.
- Ну так и плюньте! Она вас не стоит. Подумаешь, Мальвина!..
- Мальвина? - закричал Иван Абрамыч. - Откуда ты знаешь? Подслушал, гнида? Подсмотрел, да?

Он вскочил и рванул прочь, не слушая оскорбленного паренька. Отшагав метров триста - рухнул в кресло уличной кафешки и принялся драть нитки из футболки (дурная привычка детства).

Ему казалось, что весь город в курсе, какой он дурак.
- Разрешишь?

К нему подсела шлюха.

Иван Абрамыч не разрешил, а просто не знал, как запретить.
- Ну. Мы расстроенные такие. Об чем грустим? Ладно, не хошь базарить - не базарь. Со мной тебе будет заебись. Я не какая-нибудь там, у меня нет голубого сияния вокруг головы, но...
- Вы сговорились все, да? - Иван Абрамыч вскочил, опрокинув стул.

Покоя не было.

Он пристраивался к другим кафешкам, но в одной кто-то крикнул - «Карабас-Барабас!... « (он не успел понять, что это кафе так называется), в другой ему подсунули рекламу эстремальных красок для волос... Вся Одесса знала о его беде и смеялась над ней так, как умеет смеяться только она. Даже синее небо казалось ему подлым намеком.

Входя в свой двор, он не удивился, поймав тихое бабулечье:
- Сейчас будет история...
- Иван Абрамыч! Я вас как брата!... - поймал его Мироненко в коридоре. - Сидит, понимаешь? У комнате. Я вас прошу, родной мой... Мучиется телятко. Поговори с ней...

Иван Абрамыч подумал и кивнул.

Через двадцать минут он был в комнате Мальвы.
- Мальва, - позвал он.

Голубая голова повернулась к нему.

Она хотела быть сердитой и величественной - но взгляд споткнулся о бороду, выкрашенную в ярко-синий цвет, и щеки сами поползли в стороны.
- Ой...
- Ага, - сказал Иван Абрамыч. - Теперь я не просто Карабас-Барабас. Теперь я Синяя Борода.

Минуту или больше Мальва боролась со щеками, пытаясь сердиться. Но не смогла, фыркнула - и сразу же с облегчением кинулась ему на шею.

Розовый нос ткнулся в красный кадык Иван Абрамыча, синяя борода - в голубые локоны; счастливая Мальва подпрыгивала, терлась об него, стискивала до хруста - и ржала, как ненормальная, и он ржал вместе с ней.

Сзади выглядывал папаша Мироненко, готовый пустить слезу.
- Телятко, - шептал он.