огромном космосе не было совсем-совсем ничего и никого, и Лизе хотелось, чтобы ее тоже не было, но у нее все никак не получалось не быть, как она ни тужилась реветь...
- Чего ты плачешь?

Чья-то рука нерешительно трогала ее за плечо.

Лиза подняла голову.
- О небо! Как ты красива! Или мне только кажется в темноте? Прости, прости меня, небесное создание... Прости, что я нарушил твой покой. Прошу тебя: выйди к свету.

Она удивленно встала и прошла к фонарю, глядя на своего гостя.

Это был парень, молодой, болезненно красивый, как девушка.
- ... Да! Ты прекрасна. Как тебе к лицу печаль! Эти слезы, эти капли дождя - потаенная грусть мира, и она прекрасней любого смеха. Но все же я не хотел бы, чтобы ты плакала.

Лиза смотрела на него, раскрыв рот. Так с ней еще никто не говорил.
- Кто ты? - наконец спросила она.
- Ты не узнаешь меня?
- Джокер?..
- Джокер? Какое странное имя. Нет, кто бы им ни был - я не он. Я... Мое имя ты узнаешь после. Если...
- Если что?
- Сейчас рано загадывать. Никто из нас не знает своей судьбы, верно?
- Верно. - Лизины глаза раскрывались все шире и шире.
- А пока позволь мне просто быть с тобой.
- П... позволяю, - улыбнулась Лиза.
- Благодарю тебя. Не говори мне свое имя, я не хочу знать его. К чему знать имя цветка - этот штамп, эту бирку на неуловимом аромате? Посмотри на меня.

Лиза и так смотрела на него во все глаза.
- Какие прекрасные глаза! Позволь мне... позволь мне взять тебя за руку, прекрасная незнакомка.
- Забавно, - сказала Лиза, отдавая свою руку его холодной и мокрой руке. - Ты так говоришь, будто играешь Гамлета. Это такой стёб?
- Стёб? Гамлет? Эти игры мне неизвестны. И что все игры мира в сравнении с твоей красотой? Я счастлив, что встретил тебя.

У Лизы давно были пунцовые щеки, а сейчас она почувствовала, как краснота подбирается к кончику носа.

Он был у нее безнадежно курнос, фигура вполне могла сойти за мальчишечью («дистрофик», говорила мама), а пепельные волосы никак не желали расти ниже плеч. Лизины отношения со своей внешностью строились из двух этажей с подвалом: на верхнем она убедила себя, что именно так должны выглядеть Приличные Девочки (которые Тонкие и Духовные, а не всякие там), на нижнем - понимала, что лица как такового у нее нет, фигуры тоже, груди тем более. Ну, и в глубине подвала Лиза все-таки знала (хоть и никогда не говорила себе), что красота не в сиськах и не в губках бантиком, и в ней «есть что-то такое», хоть еще никто и не увидел, что именно.
И вот, кажется, впервые...

Неужели?
- Ты продрогла, бедняжка, - говорил ей Он. - Здесь неподалеку есть одно местечко... Мы могли бы укрыться от непогоды. Побежали?

Не дожидаясь ответа, Он вдруг вскочил, увлекая за собой Лизу.

Они бежали сквозь тьму и дождь, держась за руки, которые становились все теплей и теплей, пока не стали горячими - две маленькие грелки, сложенные воедино. Капли били Лизе в лицо, она задыхалась и смеялась, и Он кричал ей сквозь бег и ветер - «ничего! зато согреемся!»

Как-то незаметно из тьмы соткалось апельсиновое пятно фонаря, и под ним - домик.
- Вот! Это... мой укромный уголок... - задыхаясь, говорил Он, открывая перед ней дверь. - Входи... Добро пожаловать. Сейчас ты обсохнешь у камина, выпьешь горячего грога, и все-все будет хорошо...

Все было не просто хорошо, а удивительно, неописуемо, как в сказке. Грог разливался по жилам вместе с теплом камина, и Лизино тело обмякало, таяло, расточалось в блаженной слабости... Он сидел рядом, близко-близко, играл ее волосами, которые дождь завил в мелкие спиральки, как у пуделя, и говорил ей:
- Твоя красота лучиста и в печали, и в радости. Когда я встретил тебя, она звучала нежно, как далекий напев, а сейчас сияет так ярко, что я могу ослепнуть.

Он говорил ей, говорил, говорил так, как никто никогда с ней не говорил, и каждое слово откладывалось в Лизе сладкой капелькой, холодящей сердце, и таких капелек становилось все больше, они стекались там, внутри в пряные лужицы, ручейки, озера...

Вдруг она осознала, что Он целует ее.

Влажные губы шептали ей - «нежная, прекрасная, удивительная... « - щекотали мочку уха, чувствительную, как обнаженное сердце, и Лиза таяла, превращаясь в пар.
- Я схожу с ума от твоей кожи, - бормотали губы, спускаясь с шеи на ключицу, добытую из-под расстегнутой блузки. - Она пахнет слаще прекраснейших цветов в моем саду...

Лиза застонала: губы обволокли ей сосок, и влажное жало ужалило прямо в сердце, вогнав туда иглу сладкого яда. Истома захлестнула Лизу, и она обвила руками голову, прильнувшую к ее груди.

В какой-то момент она вдруг оказалась у Него на руках. Затем в - постели, мягкой, как облако. Бедра снова холодил знакомый озноб наготы.

Ей казалось, что она откуда-то помнит эти руки, эти прикосновения, окутавшие ее коконом скользящих ласк... «Боже, какое блаженство», думала она, впуская в себя член. Он входил в нее, как в растопленное масло - все глубже, глубже, и ей хотелось, чтобы он вошел в нее до самых глубоких глубин, где щекоталась лужица ее истомы. Лизе было невозможно, неописуемо хорошо, и она кричала от удовольствия, выгибая спину, и превратилась вся в одно большое влагалище, в котором скользил самый сладкий, самый ласковый и влажный член в мире. Еще, и еще, и еще немножко...
- Ааа! Ааа! ААААА... - заголосил вдруг ее любовник. - Ааа... Уффффф! - сдулся он, обмякнув на ней, как надувной мяч.

Лиза извивалась под ним, недоумевая - «как, уже все?»
- О... о... благодарю тебя! - прохрипел Он, когда отдышался. - Благодарю за невиданное, несказанное... О небо! Нет! Нет! Нет!..

Скрипнула дверь. В глаза ударил резкий, как крик, свет фонаря.
- Ваше Высочество! Что это значит?
- О нет, нет, нет, нет!... - причитал Он, съехав на край кровати.

Лизе даже не было чем прикрыться, и она вжалась в постель. Фонарь безжалостно освещал ее до последнего волоска на лобке.
- Вы снова поддались чарам какой-то потаскухи? Как вам не совестно, принц Герман! Взять ее! - чьи-то грубые руки вдруг схватили Лизу и стащили с кровати. Лиза закричала.
- Почему, о почему небо так немилосердно? - ныл принц Герман, раскачиваясь, как китайский болванчик.
- Именем великого короля...
- Нет! Замолчите! Я не в силах этого вынести!
- Принц, но я обязан огласить бесстыднице...
- Нет! Я этого не перенесу! - принц вскочил с кровати и метнулся в соседнюю комнату, махнув сдутым членом, как хвостиком. - Не перенесу! Не перенесу!... - слышалось из-за стены.
- Именем великого короля Трефа ты, порочная потаскуха, обвиняешься в совращении лица королевской крови. Согласно уложению о наказаниях великой Империи, за это преступление с тебя надлежит заживо содрать кожу. Приговор будет приведен в исполнение немедленно. Палач, приступайте к своим обязанностям. Ефрейтор, карету для принца!

Лиза не могла осознать то, что ей сказали. Ноги вдруг перестали слушаться ее, и она повисла на руках стражников, тащивших ее к двери.
- Прости, небесное создание... - пласкиво тянул вдогонку принц, высунувшись из комнаты. - Я буду вечно помнить