Не так давно вроде, не во саду-огороде, а Китеж-граде городе жили-были два молодых человека, Александр и Анатолий. Знакомы они не были, хотя пути их и пересекались неоднократно. В очереди ли, в автобусе, или же, просто так, на улице. Порой в лифте встречались они, потому что жили не на одной даже улице – в одном подъезде. Мало того, – на одной лестничной площадке. Но знакомы, повторюсь, не были. Факт. И факт, прямо скажем, мало способный кого-либо удивить в нынешнее время. Много есть вещей нас разъединяющих, но главное – это боязнь открыть свою душу или дверь незнакомцу, да что там незнакомцу, и знакомцы плюют в открытые души наши, а также грабят нас, за здорово живёшь. Чего уж там. Этот страх заставляет нас не верить даже глазам своим, что, в общем-то, оправдано. Сумерки окружают людей, а в сумерках легко принять корягу за якорь, крест за мельничный жернов, сердце за желудок. И всё-таки, насколько невозможно верить нынешним людям, настолько же это и необходимо. Господь нам всем судья.
Однако эти двое были незнакомы по несколько другой причине, ведь, чтобы узнать друг друга надо хотя бы раз взглянуть друг другу в глаза, а это-то и было невозможно, потому что Александр был Альпинистом и смотрел всё время вверх, в то время как Анатолий не отрывал своего взора от земли, чувствуя себя кругом виноватым, так как был Алкоголиком. Толик-алкоголик звали его друзья, хотя какие друзья у алкоголика, так собутыльники. Друзья Александра, настоящие друзья, какие только и могут быть у здорового, непьющего и весёлого человека, звали его то Суворовым, то Македонским, то ещё каким-нибудь Александром, благо несть им числа, Александрам – благородным завоевателям.
Так вот они и жили, в двух параллельных мирах. Даже работая на одном заводе, у них не было возможности встретится, или даже просто столкнуться, ибо Александр был инженер из отдела главного конструктора, а Анатолий был просто токарь четвёртого разряда из ремонтного цеха. И вот, в то время как Александр, невероятно скучая на службе, чертил какие-то детальки: винтики, гаечки, шпильки и проч., Анатолий, страдая от вечного похмелья, по этим чертежам их вытачивал на своём станке.
Александр на работе постоянно витал в облаках и начальство его, в лице главного конструктора, к этому относилось с пониманием, а если точнее, просто махнули на него рукой, ничего не поручали сложного и ответственного, а то, неровен час, напутает чего, чёрт косорукий, дороже переделать выйдет. И вот он, никем не отвлекаемый и ничем не тревожимый, откладывал в сторону рейсфедер, садился за свой стол, заваленный всяким канцелярским мусором, устремлялся взглядом в окно, из которого были видны только чёрные заводские корпуса, и сочинял стишки о том, как ему плохо без сердца, которое он то ли забыл, то ли потерял где-то в горах или о том, что вот, пришла зима, идёт дождик, цветёт традесканция на клумбе и как хорошо. Эти стишки он печатал в заводской малотиражке, естественно за гонорарий, который откладывал на сберкнижку. Туда же, на сберкнижку, шла немалая часть зарплаты, прогрессивки, стимуляции и все единовременные выплаты, как то: премии за освоение новой техники, за ударный труд, за активную работу, а также материальная помощь, получаемая по ежемесячным заявлениям. Весь остаток, до копеечки Александр отдавал жене на хозяйство. Деньги же с книжки шли только на отпуск, на освоение новых вершин, на покупку туристического снаряжения.
Анатолий же, приходя на работу, переодевался в замасленную спецовку, похмелялся тем, что осталось со вчера и вставал к станку или, как говорят заводские остряки, в стойло. Тут же подлетал с кипой чертежей мастер и, не особенно принюхиваясь, уверенно говорил: - Ну что, Толик-Алкоголик? Уже вмазал?
Анатолий виновато молчал, глядя на окованные носки своих рабочих ботинок. Мастер вручал ему чертежи и говорил:
- Сегодня чтоб было готово. Иначе накажу.
Анатолий вздыхал и, что делать, делал. И не было такой работы, какая была бы ему не по силам. Нарезал многозаходные червяки, трапецеидальные резьбы, шнеки, обрабатывал наружные и внутренние поверхности до десятого класса чистоты, обтачивал коленвалы, притирал штоки, оставляя зазор до пяти микрон. И всё это, повторюсь, имея лишь четвёртый разряд. Но ценили его совсем не за это. Когда случался аврал, то в конце смены к нему подходил мастер и говорил:
- Толик, надо остаться. Я тебя покрываю с этим делом, – мастер щёлкал себя по кадыку. – Так что и ты выручай.
Анатолий просил пять экю до получки и, независимо от того, находилась у мастера пятёрка или нет, оставался сверхурочно, за что и считался ценным работником. Правда, ни премиальных за свою ценность, ни тринадцатой он не видел никогда по причине слишком частого попадания в вытрезвитель. По этой же причине ему не повышали и разряд. Ежегодно, на переаттестационной комиссии, главный инженер завода ставил на заявлении Анатолия резолюцию «отказать», вернее просил секретаршу написать это слово и восклицательный знак, сам же ставил крестик и прикладывал большой палец, говоря при этом такие справедливые слова:
- Рабочий с высокой квалификацией должон быть примером для остальных во всём. А это что за пример? Два раза в вытрезвителе за месяц!
После рабочего дня Александр и Анатолий шли по своим домам, почти в одно и тоже, как мы знаем, место, но сразу за проходной дороги их расходились, и, если Александр приходил домой безо всяких, то путь Анатолия был крив, тернист и зачастую приводил его совсем не туда, куда он направлялся. Если не считать упоминавшихся ранее вытрезвителей, то нередко бывало что проснувшись, он обнаруживал себя не на родной кровати с родной женой, и даже не на менее родной, но всё-таки такой знакомой, койке в вытрезвителе, а в какой-то неведомой хавире на полу, в компании с таким же неведомым забулдыгой. А порой случалось ему приходить в себя и вовсе в полном одиночестве на берегу какой-нибудь речки-вонючки, каковую имеет каждый уважающий себя город. В таком случае, кое-как определив по звёздам время и направление, брёл Анатолий домой, где встречали его плачущая жена (как же, муж незнамо где пропал) и испуганные дети.
Путь домой у Александра был недолог и прям. Разве что заскочит когда в магазин «Турист», что на проспекте, купить что-нибудь нужное, клинья какие-нибудь титановые или верёвку какую-нибудь нейлоновую, для страховки. Придя домой, Александр целовал жену в щёчку и показывал новоприобретённое. Жена улыбалась и радовалась вместе с ним.
Жёны наших героев были, в общем-то, одинаковые, только одна несчастная, а другая счастливая. Поэтому и квартиры у них выглядели соответственно. У той и другой стены комнат были оклеены обоями.1 Только у одной обои были импортные, и клеил мастер, а у другой обои были отечественные, подешевле, да похуже, и клеила их сама жена Анатолия. У той и другой на столах и тумбочках лежали скатёрки с рюшечками, только у жены Александра рюшечки были машинной вязки – покупные, а у жены Анатолия – самодельные. И так во всём. Что же касается любви, то, конечно, такого мужа как Александр не любить трудно,