остановки.

Седенькая, маленькая бабуська славянской внешности с какой-то авоськой медленно обходила спереди трамвай. Так положено обходить трамвай – спереди, во всяком случае, у цивилизованных пассажиров.
Видимо, слишком долго обходила, потому что терпение у водилы, обритого наголо кишлачника в красной олимпийке Адидас, лопнуло, и он, резко рванув трамвайную форточку, заорал визгливым фальцетом:

- А пошель ти нннааахуй, г-я-я-и-я-ндон! – Он подогнал известные ему русские слова под правила привычной узбекской грамматики, да так, что бабка втянула голову в хилые плечики, будто в ожидании удара.

Первое, что захотелось сделать, это подлететь к трамваю, вытянуть гяяандон прямо через форточку на рельсы, чтоб шибанулся об гравий башкой, и пинать, пинать в лицо. До тех пор, пока оно не превратится в кровяной бифштекс. Гандон мужского рода, сука, мужского, а тарелька и сумькя – женского, запомнил?
Все это моментально пронеслось перед внутренним взором, кровь ударила в голову, и сердце враз застучало быстрее.

Пинать людей в лицо мне в Зангиоте приходилось. Теперь магической власти наносить телесные повреждения людям под крышей и с благословения МВД – я лишился. Если на зоне менты всегда были на моей стороне, и мне все прощалось, то сейчас стоит мне тронуть эту трамвайную нечисть хоть пальцем, cразу же свинтят крылья.
Вот оно как. Свобода. Теперь есть, что терять, следовательно, есть и страх. Следовательно – совсем уже нормальный член общества. Испуганный до непристойного мандража.

Уже на второй день свободы мне вдруг сильно захотелось обратно в тюрьму. Там все известно. Кто прав, кто не прав. Кто с нами, а кто против нас. Все просто и легко. И менты не трогают. И человек я там был не последний. А здесь меня будто и вовсе нет. В упор меня, легендарного сильвестра зангиотинской столовой, не видят. Спешат и суетливо пихаются локтями. Покорно ждут своего кусочка мяса от местных сильвестров.

Кстати, о ментах. Они тоже здесь меня совсем не знают. А что это значит? Значит, все меня, сироту, могут обидеть, вот что. Трудно поверить, что менты когда-либо навсегда исчезнут из моей жизни. Бред. Мякина. Менты просто затаились – не видно их и все. Никогда не надо в этой жизни забывать о ментах. Особенно, когда знаешь, что они могут сделать с тобой все, что захотят.


***

Памятуя главный урок Зангиоты, – не давать повода ментам, – я первым же делом и марширую в ментуру. Отмечаться о прибытии. Получить разрешение быть. И как вообще дальше быть, если честно. Менты ведь мне теперь не говорят, что делать, и от этого я немного в растерянности. Пора включать режим «своим умом».

Я иду мимо новых зданий, витрин и вывесок потемкинской деревни, и думаю о том, как цари меняют лица городов. Каждый царь это по-своему Соломон. Мечтает попасть в вечность. Норовит понастроить хрустальных дворцов, минаретов, чтоб потом туристы в шортах умилялись и, сделав отрешенный взгляд, как у Веры Холодной, фотографировались. Тут был царь. И я вот притерся тоже сбоку, вон-вон третий слева!

Царь Рашидов построил в Ташкенте роскошный метрополитен из чистого горного мрамора. Говорят, взятку даже дал кому-то в Москве, чтоб проект не зарезали. Вот.

А юртбаши, подозреваю, не повезло. Думаю, он с детства ментом мечтал стать. А не стал вот – может по здоровью не прошел, может еще чего. Но конторы ментовские при нем чудесно расцвели. Висячие Сады Семирамиды, а не псарни. Приоритетное направление узбекского зодчества.

Тусуюсь сейчас по бескрайним кондиционированным мраморным коридорам сергелийского ОВД и только глазами хлопаю – лепота. Палаты! Почище, чем в госдуме какой российской будет.

Прождав липких минут сорок в коридоре какого-то капитана Казематова, я, наконец, был удостоен высочайшей аудиенции. Под большой пловной тарелкой с изображением узбекского варианта птицы Семург, или Пеникс – я слаб в геральдике, восседал сам капитан Абдукаюм Казематов. Похоже, страстный любитель плова и других земных удовольствий. Вы заметили эти жирные мочки заправского сластолюбца?

Лицо капитана Казематова носит черты, типичные для восточного военачальника. Зайди я, например, в кабинет лет эдак пятьдесят назад, Казематов, весь в блестящей, черной как у байкера коже, сидел и излучал бы тут государственность с маузером и под черно-белым портретом Иосифа. А вот сдвинь-ка назад еще лет на пятьдесят, Абдукаюм-баши носил бы вышитый золотом парчовый халат, а вместо китайского вентилятора на одной цапельной ноге, стояла бы тут наложница в шелковых, слегка выдающих целлюлит шароварах и с огромным нафталиновым опахалом из павлиньих перьев.

- АССАЛОМУ АЛЕЙКУМ ГРАЖДАНИН БАШЛЫК!
-Что, кишкалдак? Вспомнил, кому покрышькя продал? – Львиным рыком приветствует меня Казематов, не отрывая глаз от кроссворда в журнале «Муштум».

Я оторопело протягиваю ему волчий билет. Ничего о покрышкя не слыхал, гражданин начальник.
- Ие! А пачэму не работаешь до сих пор, а? – Даже не глядя в справку, где значится, что на воле я всего лишь второй день.
– Обратна турма захотел, пингвин бешкутакский? - Капитан мечет глубокой желтизны молнии, характерные для глаз человека, который точно и давно знает, с какой стороны у него располагается печень.
- Пять диней даю, чтоп паспорт взяль, пирописался, трудоустроился и доложил пиришел. Тшундийми, турсук?

Потом я охотно подписываю какую-то гербовую бумагу, обязующую меня на русском и узбекском языках докладывать обо всех готовящихся преступлениях и терактах – непосредственно капитану Казематову. С низким поклоном пячусь к двери. Уже у самой двери, он снова окликает меня.

- Эй-эй. Тухта, паравоз. Тармаза-ка выпиши. На вот, возьми - купонь. Пойдешь центр реабилитация, отдашь им купонь, они тебе там бабки дадут на первый время. Чо вилупилься? Кет нахуй отсюда. Нужен будешь – милиция сам найдет. Хе-хе-хе.

На лестнице РОВД я нос к носу столкнулся со своим убийцей. С тем самым мужиком из Зангиоты, что всегда говорил, будто знает где меня искать, обещал найти и завалить.

Заметил я его слишком поздно. Если бы только я не смотрел себе под ноги, опустив гриву, может быть и был бы шанс резко развернуться и скрыться за углом. Так или иначе,о побеге уже не могло быть и речи. Может, позорно рвануть сейчас обратно к спасительному Казематову с криком “Убивают!”, но мне сразу стало стыдно от этой мысли.

- Ты чо здесь, гаденыш?
По его тону я сразу понял все. На самом деле он хотел сказать “Бляяя-ааа, вот это жопа, братан, куда же мы с тобой попали, а?” И этот тон его сразу вернул бы мне спокойствие.

- Да вот, дал подписку стучать и купон получил. Там всем дают. Ага. Тебе тоже выпишут. И чего бы им тут на месте наликом этот купон не развести, я ща на автобус половину суммы истрачу.
- Купон? Покажь!
Я благоговенно продемонстрировал полиграфическое воплощение щедрости великого юртбаши.
- Тыща сумов? Да они ебанулись…

Он, видимо, поймал себя на мысли, что первый раз в жизни мы не обмениваемся