отвернуться от этого яркого неприятного света.

Откуда-то сбоку донесся приглушенный и какой-то замедленный женский голос, как при медленной прокрутке видеопленки:
- Ну как, доктор?

Свет погас, и я увидел человека в белом халате. На его лице была марлевая повязка, на голове - белая шапочка. У него были короткие черные волосы и густая черная щетина на щеках, а его глаза были блеклыми и уставшими.

Он вздохнул:
- Все по-прежнему, Зоечка, все по-прежнему... - его голос также звучал замедленно, и двигался он так, будто помещение было заполнено водой.
- Что же теперь будет? - опять заговорила женщина.

Доктор взял мое запястье и посмотрел куда-то выше и правее меня:
- Шансов у него никаких. Если он когда-нибудь и придет в себя, нормальным человеком он уже не будет. Некроз тридцати процентов тканей головного мозга - это не лечится...
- Его отключат? - с тяжелым вздохом и с сожалением в голосе спросила женщина.
- Скорее всего, - снова вздохнул врач и отпустил мое запястье. - Завтра Аркадий Арнольдович собирает консилиум. Наверняка они примут решение отключить систему жизнеобеспечения.
- Родителей его жалко, - всхлипнула женщина, - совсем мальчишка ведь...
- Если бы мы знали, кто он и откуда, мы бы уже давно связались с его родными. Они бы еще семь месяцев назад отвезли его в Москву или за границу. Или приняли бы решение об отключении, - врач снова вздохнул и потер переносицу. - Ладно, Зоечка, идите спать. Вряд ли до утра что-то изменится.
- Да, Сергей Дмитриевич, - отозвалась женщина.

Врач еще раз печально взглянул на меня и уплыл из поля моего зрения.

«Перенеси меня туда», - подумал я, адресуя свою мысль Лабиринту.

Знак качнулся, и в следующую секунду я оказался стоящим босиком на холодном кафельном полу. Посередине комнаты стояла обычная больничная койка, на ней лежал человек. Его голова была перебинтована, к его лицу и рукам тянулись тонкие прозрачные трубки, а к груди на присосках были подведены электроды. Справа от кровати тихо и монотонно пикали приборы, слева ритмично поднималась и опускалась гармошка помпы аппарата искусственного дыхания, из пакета, висевшего на стойке для капельницы, в маленький прозрачный коллектор медленно капала какая-то бесцветная жидкость. Я обернулся. За моей спиной располагалось единственное освещенное окно, за которым обычно сидела медсестра. Сейчас за ним никого не было. Справа от койки находилось занавешенное плотной тканью окно на улицу.

Я приблизился к койке и посмотрел в лицо пациента. Он выглядел почти также, как на фотографии в комнате Светы, только не улыбался, и глаза его были лишь слегка приоткрыты. Его грудь ритмично поднималась и опадала в такт движениям помпы. Я посмотрел на монитор ЭКГ. Сердце билось ритмично, но слишком медленно.

Некроз тридцати процентов тканей мозга. Если бы не все эти проводки и трубки, он бы уже давно был мертв. И в таком состоянии он уже семь месяцев! Получается, что он попал сюда за месяц до окончания кампании, то есть через два месяца после своего исчезновения.
- Ничего, это все дело поправимое, - тихо сказал я и положил правую руку ему на голову, а левую на запястье.
Вдруг я увидел его мозг, прямо как на вскрытии черепной коробки, только ярче и отчетливее виднелись черные пятна на правой височной доле, на правой лобной доле, на правой затылочной доле ближе к мозжечку и на продолговатом мозге. Я закрыл глаза и вызвал разряд. Черные пятна побледнели. Сосуды стали шире и начали пульсировать. Еще разряд. Пятна порозовели, но все еще отличаются от здоровых тканей. Еще разряд...

Его веки дрогнули, сердце забилось быстрее, а у меня подкосились ноги. Я тяжело оперся о его голову и руку. На лице выступили крупные капли пота. Я побоялся, что они начнут падать на него, поэтому дрожащей рукой вынул из кармана брюк платок и промокнул лоб и щеки.

«Верни меня к Свете», - скомандовал я все еще стоявшему перед глазами Знаку.

Он снова качнулся, и в следующую секунду я тяжело опустился на постель рядом со спящей Светой. Она что-то недовольно буркнула, я ухмыльнулся, погладил ее по голове, с трудом стянул мокрую от пота рубашку и бросил ее на пол. На брюки сил у меня уже не было. Я завернулся в одеяло и тут же вырубился...
- Доброе утро, точнее, добрый вечер, - улыбнулась Света, когда я, пошатываясь, вошел в кухню.

Я молча кивнул ей в ответ и одним махом осушил графин с водой.
- А я и не думала, что ты такой соня, - она встала и обняла мои плечи.
- Прости, я что-то неважно себя чувствую, - хрипло ответил я.
- Странно, твой дед говорил, что наш иммунитет позволяет нам переносить любые болячки, - задумчиво проговорила она и вернулась за стол.
- Так и есть, - усмехнулся я. - Я не болен. Я просто очень устал. Вчера был напряженный день... А родители где?
- Вчера ночью позвонили из военного госпиталя в Нальчике, - сказала Света с плохо скрываемой радостной улыбкой и поднесла к губам кружку чая. - Ванька нашелся. Ты был прав, он жив...
- Вот как? Здорово... - пробормотал я и тоже сел к столу.
- Они уехали туда... Врач сказал, что это настоящее чудо. Что еще вчера вечером он был без сознания, и по всем признакам выходило, что он бы никогда не очнулся, а ночью он вдруг открыл глаза и четко назвал свое имя, фамилию, домашний адрес, номер телефона... Шейн, почему у меня такое чувство, что ты как-то к этому причастен? - она внимательно смотрела мне в лицо.
- Я?! - я округлил глаза, но не смог скрыть улыбку. - Зачем мне это?
- Шейн, ты меня не обманешь, - она смотрела на меня строго.

Я вздохнул:
- Только никому не говори, ладно? Это действительно я его нашел и вылечил. Не спрашивай, как я это сделал - я и сам не понимаю. Знаю только, что это отняло у меня почти все силы и...
- Шейн, - я взглянул на нее в недоумении. В ее глазах стояли слезы. - Давай послезавтра подадим заявление...
- Какое еще заявление? - не понял я.
- В ЗАГС, - улыбнулась она и впилась в мои губы поцелуем.

И я не успел ей ничего ответить.

Мы одновременно поднялись из-за стола, не размыкая губ, я подхватил ее на руки и отнес в комнату. И, несмотря на нечеловеческую усталость, головокружение, боль и ломоту во всем теле, вскоре наши поцелуи и объятия привели к тому, что и полагается после любой нормальной прелюдии.

В этот раз нежной и заботливой была она, а я наслаждался грацией и красотой ее тела, изгибами ее талии, мягкими покачиваниями ее груди, когда она, извиваясь и вскрикивая, насаживалась на меня с все нарастающим азартом.

Постепенно боль и ломота исчезли. Мое тело наливалось прежней силой. Я забыл об усталости и обо всем остальном и перехватил инициативу. Теперь я направлял ее движения, вгрызаясь в ее мягкое горячее лоно все глубже. Она уже не просто вскрикивала, а кричала, стонала и выла, по ее телу то и дело пробегали судороги, но я не останавливался. Я вдруг понял, что в отличие от своих братьев, я черпаю энергию не из еды или сна, а вот из этого - из ее тела, из ее криков и стонов, из ее поцелуев и объятий.

Соседи, наверное, с ума сходили. А, может, наоборот - завидовали.