Чего ты хочешь? - спрашиваю хриплым голосом.
- Я могу тебя накормить, дать воды и отпустить. Ты вернешься к отцу и расскажешь, что с вами обращались хорошо. Ведь хорошо?

Последнюю фразу она произносит уже сидя у меня на коленях. Смачивает пальцы в воде и... словно издеваясь, выливает остатки на пол. Провожаю взглядом кружку, которую отбросили в угол. Черт! Черт, черт, черт...

И вдруг чувствую, как к моим запекшимся губам прижимаются мокрые пальцы.
- Мы - не звери, - страстно шепчет полковник, когда я облизываю каждый, стараясь урвать малейшую каплю. - Мы просто хотим жить по-своему. Зачем ты пришел сюда, первый лейтенант?

А мне кажется, что ничего вкуснее в своей жизни я еще не пробовал.

Она поднимается с колен, оставляя внутри меня сожаление. Ей приходится опереться на меня, на мгновение полковник приникает всем телом и форменные нашивки царапают кожу.
- Политика - грязная штука, летчик, - говорит, вытирая руки. - Здесь у каждого своя правда. Вернешься в часть, расскажи об этом отцу.

Вскидываю голову. Признаться, в первую ее фразу о том, что она собирается меня отпустить, я не поверил. А может быть, это шанс? Может, удастся вытащить всех?
- Отпусти тех, кто попал раньше. Отпусти их, и я скажу все, что ты захочешь. Мастерсу нужен врач, капрал почти сошел с ума. Зачем они тебе?
- Ты задумал ставить мне условия?

Немая дуэль взглядов. Широкие голубые против раскосых черных.
Заточенная американская сталь против острых вьетнамских стрел.

Не буду врать: решение дается нелегко:
- Я не уйду один.

Яркие губы медленно улыбаются, она отходит в тень, одеваясь темнотой, как саваном.
- Так и знала, - доносится оттуда шелест. - Наслышана о вашем дурацком героизме. До вечера, первый лейтенант Джеймс Кларк.

Появившиеся словно из ниоткуда охранники быстро развязывают руки. Потталкивая в спину, ведут к выходу.

Приказ: «Стоять» звучит на двух языках и я невольно замираю.

А потом - непонятный звук, и меня разворачивают за плечо. Тонкие пальцы зарываются в волосы на затылке, руки пригибают голову и упругие губы прижимаются к моим. Тело реагирует само без участия сознания. Зубы разжимаются и из теплой глубины ее рта пью набранную туда воду. Острый юркий язык, покрытый капельками влаги, проскальзывает дальше, я обсасываю его, выбирая все.

Когда наши губы едва размыкаются, то охаю от неожиданности и загибаюсь от удара в живот маленьким твердым кулаком. Мочевой пузырь не выдерживает и форменные штаны стремительно намокают.

Вьетнамка брезгливо улыбается, кивает охранникам: уводите.
- Дерьмо, - высказывается Берс, глядя на меня, - неужто так плохо? Расскажи хоть, чего ждать.

Мастерс смотрит на меня взглядом с признаками бреда. Клетка низкая. То ли специально, то ли расчитана на вьетнамский рост. Нам всем приходится передвигаться почти ползком. Колеблюсь несколько минут и рассказываю Берсу все. Он кажется откровенно удивленным:
- Ты отказался? Почему?

Странно, но такого вопроса именно от него я не ожидал.
- Если я уйду, вы сдохнете через пару дней. Им никто, кроме меня, не нужен. А со мной у нас есть шанс выжить. Ей от меня что-то надо.

Берс хмыкает, непонимающе качает головой и бормочет:
- Я бы согласился. Извини, но своя шкура всегда дороже.

Наверное, так и есть, напарник. Но... отец - генерал у меня, а не у тебя. Это именно он в 44-м бомбил Германию. Наверное, я слишком хорошо знаю, что такое - военная честь.

Мастерс подползает ко мне, приваливается горящим лбом к локтю:
- Спасибо, лейтенант...

Это трудно. Я поднимаю голову и натыкаюсь взглядом на полубезумные глаза капрала. Что с ним делали? На вид он не ранен, но... Что могло довести его до такого состояния?
- Это пауки, - слышу его шелестящий шепот, - я ужасно боюсь пауков.

Не понимаю, о чем он. Мы в джунглях, здесь этих пауков... хоть совками собирай.
- Я и на войну пошел, чтобы не бояться. Не получилось, не получилось, не получи...

Уже не слышу, забываясь сном и чувствуя, как рядом тревожно вздрагивает морпех.

Просыпаюсь от того, что в ребра больно бьется острая палка. Я даже сказать ничего не могу - язык распух так, что не помещается во рту.
- Янки, подъем. Янки, подъем, - монотонно бубнит голос.

Проснувшийся Берс толкает меня локтем: просыпайся, за тобой пришли. Собираю сознание по осколкам, возвращаюсь в реальность медленно. Опять ночь, вернее вечер и я пока могу разглядеть майора, стоящего передо мной.
- К полковнику, - улыбается он похабной улыбкой.

И, выходя на едва сгибающихся ногах, я успеваю заметить, что на привычном месте нет капрала. На мой удивленный взгляд Берс отвечает:
- Увели еще до тебя.

Ни возмутиться, ни спросить не дают: сразу ведут в знакомую палатку. Попробуем поторговаться, полковник.

Но все мысли вылетают, когда я вижу капрала. Он лежит, привязанный, на койке, на которой давеча лежал я. А на груди стоит стеклянная чашка, полная пауков. Перед отправкой во Вьетнам мы проходили курс подготовки, и этих тварей я узнаю сразу. Это - птицееды. Отменно мерзкие создания. Одно неосторожное движение, один судорожный вздох, и они рассыпаятся по его телу. Щекоча своими противными лапками, подбираясь к венам, в которых клокочет кровь.

И пусть меня тоже прикручивают к стулу, но я не поменяюсь местами с этим солдатиком.
- Это самки, - вьетнамка выходит из неосвещенного угла. - А знаешь ли ты, Джеймс Кларк, что самки никогда не дерутся? Они должны доверять друг другу, и всегда держаться вместе. Иначе, им не выжить в мире самцов.

Она появляется полностью. Черные волосы распущены и вьются за плечами, словно змеи.
- Самки очень опасны, - продолжает полковник, - им надо защищаться от таких, как ты. Укус одной паучихи не смертелен, но укус двадцати... Не завидую этому маленькому мальчику.
- Чего ты хочешь?

Черт, я уже согласен полностью. Не знаю на что, но согласен.
- Я передумала насчет тебя, - говорит она. - Русские сообщили, что недавно попался сынок адмирала. В отличие от тебя, этот прохвост согласился на все.

Краем глаза слежу за капралом. Теперь понимаю, что довело его до этого состояния. Не хотел бы оказаться на твоем месте, малыш.
- Не смотри на него, - вьетнамка смеется журчащим смехом, - это просто фон.

Опять оказывается на моих коленях, сидя, как в дамском седле (на одну сторону), в губы тычется горло фляжки. Судорожно глотаю, а пересохшая глотка отказывается пропускать влагу. Отфыркиваюсь, мотая головой, и полковник смеется, откинув голову.
- Это бывает, - успокаивает она, - ты просто расслабься.

И я расслабляюсь... Сначала маленький глоток, потом больше. Потом, смачивая пересохшую кожу и распухший язык.
- Хватит, - вьетнамка убирает фляжку, которую я невольно провожаю глазами. - Иначе будет плохо.

Поднимается с колен, острым носком раздвигает мои ноги. Садится на корточки, подперев щеки кулаками. Узкая форменная юбка задирается до бедер, открывая моему взору смуглые стройные ноги.
- Ты думаешь, у меня получится? - ухмыляюсь я.
- А это в твоих же интересах, - отвечает полковник, глядя снизу блестящими