без сомнений, поднялся из положения «вниз» в положение «в пупок».

Неужели она все видит? Какой стыд!

Поделать я, конечно, ничего не мог. Прикрыться, сказать что-нибудь, даже увидеть, кто там стоит за мной. Я мог что-нибудь показать дыханием, издать некое мычание, но поймет ли она, что я протестую, что я прошу ее уйти, перестать пялиться на меня?

Человек позади сделал шаг в сторону.

У меня опять сердце екнуло. Сбоку мое возбуждение, конечно, было видно, как на ладони. А мой член, предатель такой, вместо того, чтобы упасть от стыда, только заныл, окончательно отвердевая.

Время остановилось. В висках у меня стучало. Секунда медленно уплывала за секундой, но ничего не происходило. И тут по члену прошла волна сокращения, и он с оттяжкой прижался к животу. Как стыдно!

Удар сердца. Еще один...

Черт! Я вдруг ощутил на своей шее губы. Они были жесткими и холодными, но, едва коснувшись кожи, смягчились, потеплели, стали упругими, нежно упругими.

Этого прикосновения губ мне было достаточно, чтобы увериться, что это все-таки та самая юнга-медикобиолог. Так меня поцеловать могла только она.

Человек опять отступил немного, и, конечно, увидел, как напряженно прыгает мой член, выдавая все мои ощущения. Почему, ну почему в мужском члене не «произвольная мускулатура», а именно непроизвольная! Что там нам объясняли в школе? Там только сосуды? Была бы «произвольная мускулатура», и ничего бы не выдало постыдных движений моего подсознания. Но сосуды минутный парадокс не отключал, а вот мой член плясал от возбуждения на глазах у моей очаровательной юнги.

Мне было стыдно. И не отключившиеся сосуды выдавали не только мое возбуждение, но и мой стыд. Я чувствовал, что мое лицо стало пунцовым.

Юнге это видно не было – ворох полотенец не давал – но я-то знал, как это стыдно, невыразимо стыдно, лежать голым перед девушкой, с которой едва перекинулся парой слов. И не просто голым, а бесстыдно возбужденным. Хоть бы она поскорее ушла!

Но она не уходила. Я вновь ощутил губы на шее, теплые, мягкие, нежные губы. Они целовали волосы на моем затылке и кожу на шее. Эти губы прикасались ко мне опять и опять.

Как мне ни было стыдно, я чувствовал такое блаженство! Как чудесны были эти прикосновения! Как невыразимо прекрасны были эти поцелуи! Ах, если бы только я не был в таком положении!

Еще через несколько секунд к губам присоединились ладони. Они тоже были сначала прохладными и жестковатыми, но сразу же оттаяли и стали невыносимо (невыносимо!) приятными. Эти руки коснулись моих плеч. Скользнули на спину и замерли там. А губы все целовали мою шею...

Если бывают в жизни минуты абсолютного счастья, вот это была такая минута. Как это было... м-м-м!... блаженство! Постыдное, смешанное с ощущением позора, но, все же, блаженство!

Кортик.

И тут внезапно все кончилось. Человек прижался ко мне. Прислонился так, как стоял, – сбоку. Ладони стали жестче и сжали мои плечи. Одновременно с легким укусом, я почувствовал, как к моему боку прижалось тело. И я почувствовал... Блин! Вот это да! Сомнений не было... Я понял окончательно и бесповоротно, что это был мужчина. Форма на человеке была формой мужской. К моим ребрам прижались кожаные ремни портупеи. А ниже... Да, я почувствовал то, что отвергало всякие сомнения в мужском поле целовавшего меня человека. То, что пряталось в его форменных брюках. Длинное. Горячее. Твердое.

Ну и ну! Целует другого мужчину! И прикасается! Вот же ж, елки-палки! Что же это творится!

Едва волна изумления чуть схлынула, я осознал еще кое-что. Это, несомненно, был юнга. Рост явно ниже роста взрослого мужчины. И на поясе болтался юнговский кортик, который коснулся моей голой попы своими пластиковыми ножнами. Это невозможно спутать с металлическим корпусом бластера, частью формы взрослого офицера.

Как мне хотелось вырваться! Как мне хотелось резко развернуться и врезать кулаком по наглой роже, осмелившейся меня (меня!) целовать! Без моего разрешения! Это же изнасилование! Как мне хотелось...

Но я не мог даже зубы сжать.

А парень продолжал меня целовать. Его губы соскользнули на спину и стали касаться кожи поверх проступающих позвонков. Зубы нащупывали бугорки лопаток и кусали их. Руки сжимали мои плечи, сильно, еще сильнее, так, что мне было больно. В моем положении все что угодно может перекрыть дыхание, а эти сильные руки сжимали мои плечи до той степени, что становилось трудно дышать.

И при всем этом я ясно ощущал возбуждение этого парня. Он был не просто на взводе. Он растворился в поцелуях.

Кто же это? Юнг-парней на корабле было девятнадцать человек. Без меня – восемнадцать. Каждого я хорошо знал – трудно не сдружиться с ровесниками в многомесячном полете.

Кто же из них? Кто мог в ночное время оказаться в душевой айтишного сектора?

В АйТи было всего двое юнг – я сам и парень, которого я сменил. Тот ушел гораздо раньше и вид у него был вполне сонный. Я был готов поклясться, что он пополз прямиком в свою каюту и завалился там спать...

А поцелуи становились все более страстными. Зубы кусали все сильнее. Руки сжимали мои плечи все крепче (больно, блин!).

И тут я, наконец, понял, к чему все идет. И замычал. Потому что хотел кричать, звать на помощь, вырываться. Но все, что у меня получилось – это мычание.

Руки отпустили, наконец, плечи. Ладони заскользили по спине, поглаживая ее от поясницы до затылка. Вслед за ними пустились в путь и губы. Или зубы? Он целовал и кусал меня, и иногда было трудно понять, что именно он делает прямо сейчас.

Мне казалось, мой член должен немедленно упасть. Ну, как только я понял, что меня целует мужчина. Откуда в такой ситуации взяться эрекции! Но член мой продолжал торчать. И даже дёргаться от возбуждения.

Ладони того юнги тем временем стали заходить вниз по моему телу все дальше. Я внутренне весь сжался в ожидании прикосновения к...

Ладони скользили по пояснице, порхали по спине, заходили на руки, ныряли в подмышки, ласкали шею, зарывались в волосы на затылке и вновь опускались вдоль позвонков вниз до самой поясницы. Эти ладони касались кожи в миллиметрах от того места, где начинались ягодицы, но тщательно, строго, раз за разом, избегали даже намека движения туда. И после минуты таких ласк, я поверил, что этот юнга не покусится на мою задницу...

Именно поэтому я пропустил то мгновение, когда это случилось! Ладони соскользнули на мой зад.

Нежно и мягко. Они легли на ягодицу, слегка ее сжав. Я почувствовал это прикосновение, я ощутил его, я, будто электричеством, оказался пронзенным этим движениям. Оно были одновременно постыдными (это ведь было прикосновение к моей заднице!) и невероятно... как бы это сказать... освежающим. Да, освежающим. Это было так необычно, так остро, так проникновенно, что я не смог бы позабыть это первое прикосновение ладоней и через тысячу лет!

Губы тоже переместились по моей спине ниже. Это было невероятно, но, кроме стыда и возмущения, эти прикосновения вызывали у меня еще и легкое ощущение... вот черт!... ощущение удовольствия.

Потом