Сказка (на конкурс)
У Олега Ильича Гарха была очень редкая профессия – переворачиватель пингвинов. Оказывается, этих милых, но тупых птиц очаровывает звук и вид самолетов, идущих на посадку или взлетающих над полярными станциями в Антарктике. Пингвины так высоко задирают головы, что опрокидываются на спину и никак не могут встать. Как черепахи, только черепахи не настолько тупы, чтоб самим заваливаться кверху пузом. На помощь им спешит добрый переворачиватель. Обязанностью Олега Ильича было делать обход аэродрома и ставить на ноги любопытных ебанатиков. Путь к этому чудному занятию был длинен, но незамысловат - патологическая лень, которую сам он называл мечтательностью, плюс нелюбовь к людям. Людей он не любил, впрочем, они отвечали ему взаимностью. Мечты Олега Ильича были банальны. Как и всякий расово правильный еврей, он мечтал о богатстве. Видимо на этом его расовая правильность заканчивалась, так как мозгов и амбиций с трудом хватило на школу и полтора года техникума.
Мама - Бэлла Марковна, была классической еврейской мамой. Чрезмерная опека и целование в жопу вплоть до зрелого возраста стали плодородной почвой для эгоизма, лени и чувства собственной важности Олежки. Если он задерживался в школе, когда оставался дежурным по классу, то буквально через пятнадцать минут с начала уборки раздавался интеллигентный стук, дверь приоткрывалась и в класс просовывалась голова Бэллы Марковны. С извиняющейся улыбкой она протягивала Олежке судок с фаршированной рыбой или бутерброд с форшмаком. Одноклассники потешались над ним: "Олежечка, иди домой, мама селёдку загэзала". Папа – Илья Борисович Гарх, декан Львовского университета, испытывал смешанные чувства по отношению к сыну – недоумение, жалость и брезгливость. Вообще-то Илья Борисович был вовсе не Ильёй. Его родители – породистые хасиды из Черниговской общины назвали сына Элиягу, в честь какого-то пророка из Танаха. Очень умно и доброжелательно по отношению к ребёнку, чьё счастливое советское детство проходило под аккомпанемент пионерских горнов, не правда ли? Элиягу вырос, сменил имя на социально приемлемое – Илья, и поклялся, что его дети не будут из-за родительской дурости страдать от чуждых социализму имён. Он не позволил сделать обрезание единственному сыну и назвал его Олегом. Олег Ильич Гарх – вполне нейтрально. Хотя оставалась ещё фамилия, но во времена всенародно известных и любимых – Валентина Гафта и Зиновия Гердта, Гарх звучало почти даже гордо.
Весёлые девяностые принесли много нового – крах идеалов, путчи, дефолты и обновили лексикон. К апатичному и неряшливому Олегу сокурсники намертво прилепили прозвище "Олигарх". В сочетании с недалёкостью, ленью и хроническим безденежьем это выглядело издевательством. Олег злился, замыкался, ел в больших количествах макароны и вареники и мечтал о деньгах. Больших деньгах. О внезапном, ошеломляющем богатстве ниоткуда. Весёлые девяностые под конец унесли с собой родителей, все сбережения и зыбкое чувство уверенности. Олег Гарх остался один. Как-то, сидя перед компьютером и прыгая с сайта знакомств на порнуху, а оттуда на объявления о вакансиях, он наткнулся на предложение работы в Гринписе. Так он оказался на полярной станции переворачивателем глупых жирных птиц.
Будни переворачивателя пингвинов скучны и однообразны. На полярной станции особых развлечений нет, кроме водки, порнухи в интернете и автоматического онанизма. Самолёты не слишком часто нарушали покой ледяного антарктического неба, поэтому поднимать ходячих глупых птиц приходилось далеко не каждый день. Пингвинов Олег невзлюбил. И это было взаимно. От них воняло рыбой и ещё какой-то гадостью. Иногда они больно щипались и норовили обосрать.
В тот день приземлился самолёт с почтой и медикаментами, Гарх пошёл делать обход. Матерясь и зажмурившись от вони, он с трудом поднял почти тридцатикилограммовую самку императорского пингвина. Она взволнованно заблекотала и вывалила к ногам Олега какой-то шарик. "Фубля, чуть не обосрала, сволочь!", - подумал он и тут заметил, что шарик как-то совсем не по-гавняному блестит. Яйцо. Золотое. Крупное. Быстро сунув яйцо в карман, Олег подхватил пингвиниху под ласты и поволок в свой вагончик. Она не сопротивлялась, повиснув на руках тяжёлым, смердящим кулем, тыкалась клювом в варежку и что-то нежно курлыкала. Олег устроил ей из пустых ящиков что-то типа загончика, притащил ведро селёдки и назвал пингвиниху Рябой. Положив перед собой яйцо на стол, он погрузился в мечты. У Олега было хобби – он убивал бесконечные антарктические вечера одиночества, сочиняя афоризмы. Себя он считал неординарным философом и в мечтах видел вручение Нобелевской премии за сборник величайших афоризмов. Ну, или Пулитцеровской премии. Похуй какой, лишь бы денег дали. Деньги всегда были конечной остановкой в его фантазиях, которые почему-то никогда не доходили до того, как он будет тратить это богатство. Яхты, бриллианты, дорогое бухло и роскошные бляди не были элементами этих мечтаний. Только деньги сами по себе. Гарх смотрел на яйцо не моргая, погрузился в самогипноз, из которого его выдернул собственный пердёж. Он потянул носом, сморщился, и вдруг на него снизошло озарение. Очередной гениальный афоризм лёг на бумагу "Пук – это привидение съеденной нами пищи". Гордый и довольный собой, Олег положил золотое яйцо в проволочный ящик для бумаг, спрятал под кровать, привычно и без энтузиазма подрочил и уснул.
Ночью его разбудило чьё-то кряхтение, он попытался включить ночник, но света не было. В темноте на него навалилось тёплое, рыхлое тело, которое он наощупь идентифицировал как женское. Само осознание присутствия женщины в его постели вызвало у Олега моментальную эрекцию, чем анонимная дама и воспользовалась. Она оседлала и буквально изнасиловала его. Олегу казалось, что ебёт не он, а его. Кажется, кончив, он потерял сознание. Утром обнаружились два сюрприза. Ещё одно золотое яйцо от Рябы и полное отсутствие лампочек. Олег обыскал весь вагончик и нашел все лампочки в коробке с макаронами. Вкрутил их обратно и странным взглядом посмотрел на пингвиниху. Та захлопотала ластами, заглотила рыбину из ведра и насрала, в общем, вела себя вполне адекватно для пингвина. День прошёл в размышлениях на тему чудес и подозрениях в устойчивости собственного рассудка. Новые афоризмы что-то не придумывались. Ночью история повторилась. Света не было, была похотливая тучная женщина. От неё пахло то ли селёдкой, то ли немытой пиздой и она не позволяла себя трогать. Олег пытался с ней заговорить, но она только кряхтела, насаживаясь на его хуй. Утром снова оказалось, что все лампочки аккуратно выкручены и похоронены под макаронами. Олег стал задумываться о том, чтоб связаться с психологом проекта, но новое золотое яйцо стало весомым аргументом в пользу сохранения секрета.
Так продолжалось почти месяц. Запас золотых яиц под кроватью рос. Олег стал испытывать незнакомые тёплые чувства к ночной наезднице, и в его фантазиях к деньгам присоединилась картинка счастливой семейной жизни с ебливой толстушкой. А при взгляде на Рябу ему вспоминался анекдот:
-
Скачать Java книгуМама - Бэлла Марковна, была классической еврейской мамой. Чрезмерная опека и целование в жопу вплоть до зрелого возраста стали плодородной почвой для эгоизма, лени и чувства собственной важности Олежки. Если он задерживался в школе, когда оставался дежурным по классу, то буквально через пятнадцать минут с начала уборки раздавался интеллигентный стук, дверь приоткрывалась и в класс просовывалась голова Бэллы Марковны. С извиняющейся улыбкой она протягивала Олежке судок с фаршированной рыбой или бутерброд с форшмаком. Одноклассники потешались над ним: "Олежечка, иди домой, мама селёдку загэзала". Папа – Илья Борисович Гарх, декан Львовского университета, испытывал смешанные чувства по отношению к сыну – недоумение, жалость и брезгливость. Вообще-то Илья Борисович был вовсе не Ильёй. Его родители – породистые хасиды из Черниговской общины назвали сына Элиягу, в честь какого-то пророка из Танаха. Очень умно и доброжелательно по отношению к ребёнку, чьё счастливое советское детство проходило под аккомпанемент пионерских горнов, не правда ли? Элиягу вырос, сменил имя на социально приемлемое – Илья, и поклялся, что его дети не будут из-за родительской дурости страдать от чуждых социализму имён. Он не позволил сделать обрезание единственному сыну и назвал его Олегом. Олег Ильич Гарх – вполне нейтрально. Хотя оставалась ещё фамилия, но во времена всенародно известных и любимых – Валентина Гафта и Зиновия Гердта, Гарх звучало почти даже гордо.
Весёлые девяностые принесли много нового – крах идеалов, путчи, дефолты и обновили лексикон. К апатичному и неряшливому Олегу сокурсники намертво прилепили прозвище "Олигарх". В сочетании с недалёкостью, ленью и хроническим безденежьем это выглядело издевательством. Олег злился, замыкался, ел в больших количествах макароны и вареники и мечтал о деньгах. Больших деньгах. О внезапном, ошеломляющем богатстве ниоткуда. Весёлые девяностые под конец унесли с собой родителей, все сбережения и зыбкое чувство уверенности. Олег Гарх остался один. Как-то, сидя перед компьютером и прыгая с сайта знакомств на порнуху, а оттуда на объявления о вакансиях, он наткнулся на предложение работы в Гринписе. Так он оказался на полярной станции переворачивателем глупых жирных птиц.
Будни переворачивателя пингвинов скучны и однообразны. На полярной станции особых развлечений нет, кроме водки, порнухи в интернете и автоматического онанизма. Самолёты не слишком часто нарушали покой ледяного антарктического неба, поэтому поднимать ходячих глупых птиц приходилось далеко не каждый день. Пингвинов Олег невзлюбил. И это было взаимно. От них воняло рыбой и ещё какой-то гадостью. Иногда они больно щипались и норовили обосрать.
В тот день приземлился самолёт с почтой и медикаментами, Гарх пошёл делать обход. Матерясь и зажмурившись от вони, он с трудом поднял почти тридцатикилограммовую самку императорского пингвина. Она взволнованно заблекотала и вывалила к ногам Олега какой-то шарик. "Фубля, чуть не обосрала, сволочь!", - подумал он и тут заметил, что шарик как-то совсем не по-гавняному блестит. Яйцо. Золотое. Крупное. Быстро сунув яйцо в карман, Олег подхватил пингвиниху под ласты и поволок в свой вагончик. Она не сопротивлялась, повиснув на руках тяжёлым, смердящим кулем, тыкалась клювом в варежку и что-то нежно курлыкала. Олег устроил ей из пустых ящиков что-то типа загончика, притащил ведро селёдки и назвал пингвиниху Рябой. Положив перед собой яйцо на стол, он погрузился в мечты. У Олега было хобби – он убивал бесконечные антарктические вечера одиночества, сочиняя афоризмы. Себя он считал неординарным философом и в мечтах видел вручение Нобелевской премии за сборник величайших афоризмов. Ну, или Пулитцеровской премии. Похуй какой, лишь бы денег дали. Деньги всегда были конечной остановкой в его фантазиях, которые почему-то никогда не доходили до того, как он будет тратить это богатство. Яхты, бриллианты, дорогое бухло и роскошные бляди не были элементами этих мечтаний. Только деньги сами по себе. Гарх смотрел на яйцо не моргая, погрузился в самогипноз, из которого его выдернул собственный пердёж. Он потянул носом, сморщился, и вдруг на него снизошло озарение. Очередной гениальный афоризм лёг на бумагу "Пук – это привидение съеденной нами пищи". Гордый и довольный собой, Олег положил золотое яйцо в проволочный ящик для бумаг, спрятал под кровать, привычно и без энтузиазма подрочил и уснул.
Ночью его разбудило чьё-то кряхтение, он попытался включить ночник, но света не было. В темноте на него навалилось тёплое, рыхлое тело, которое он наощупь идентифицировал как женское. Само осознание присутствия женщины в его постели вызвало у Олега моментальную эрекцию, чем анонимная дама и воспользовалась. Она оседлала и буквально изнасиловала его. Олегу казалось, что ебёт не он, а его. Кажется, кончив, он потерял сознание. Утром обнаружились два сюрприза. Ещё одно золотое яйцо от Рябы и полное отсутствие лампочек. Олег обыскал весь вагончик и нашел все лампочки в коробке с макаронами. Вкрутил их обратно и странным взглядом посмотрел на пингвиниху. Та захлопотала ластами, заглотила рыбину из ведра и насрала, в общем, вела себя вполне адекватно для пингвина. День прошёл в размышлениях на тему чудес и подозрениях в устойчивости собственного рассудка. Новые афоризмы что-то не придумывались. Ночью история повторилась. Света не было, была похотливая тучная женщина. От неё пахло то ли селёдкой, то ли немытой пиздой и она не позволяла себя трогать. Олег пытался с ней заговорить, но она только кряхтела, насаживаясь на его хуй. Утром снова оказалось, что все лампочки аккуратно выкручены и похоронены под макаронами. Олег стал задумываться о том, чтоб связаться с психологом проекта, но новое золотое яйцо стало весомым аргументом в пользу сохранения секрета.
Так продолжалось почти месяц. Запас золотых яиц под кроватью рос. Олег стал испытывать незнакомые тёплые чувства к ночной наезднице, и в его фантазиях к деньгам присоединилась картинка счастливой семейной жизни с ебливой толстушкой. А при взгляде на Рябу ему вспоминался анекдот:
-
»Пошлые сказки
»Матерный раздел