ее мужа, но сейчас... Таня, если что-то случится, я всегда буду с тобой. Но, дай Бог, чтобы ничего не случилось. Пусть твой Ковалев живет и здравствует.

***

Мальчики, я люблю вас. Каждого по отдельности и всех вместе. Такие дурацкие мысли заполняют мою голову, когда я смотрю на команду.

Артем спит на моем плече, вплетя горячие вздрагивающие пальцы в мои. А я гляжу на эту «великолепную пятерку» и их вратаря. Мы собрали ровно три миллиона. Больше денег не было. Я продала машину срочно и за бесценок; взяла небольшой кредит, хотя не знаю, чем буду его отдавать; они сложились все вместе. Если бы сумма чуть колыхнулась в сторону увеличения... не знаю... наверное, покончила бы с собой. Поманили сладкой морковкой, а потом отобрали.

Приехали все. Негромко переговариваясь, ждут окончания операции. Улыбаюсь Татьяне, которая держит мою дочь на руках. Та прижалась к объемной груди, выкормившей двух сорванцов, и довольно причмокивает.

Сын поворачивается, меняя позу. Открывает сонные глаза:
- Еще не все, мам?
- Не все, малыш.

Падает головой мне на колени, и я перебираю русые волосы. Спи, малыш, спи. Там, в операционной, сейчас решается наша судьба. Наша жизнь, наша правда. Все зависит от одного усталого человека, одетого в костюм цвета морской волны. На сегодня - он наш бог.

Макс подносит мне стакан с кофе, благодарю его легким кивком. Присаживается рядом, запускает пальцы в густые спутанные волосы. Он - самый молодой из команды, потому и стеснительный. Дергает себя за патлы, хмурит густые брови, пытается что-то сказать.
- Маруся, - наконец, выдавливает из себя, - я просто... если вдруг... нужна помощь... я всегда готов. Ну, гвоздь там вбить... кран починить... да мало ли.

Высвобождаю руку из плена русых кудрей, сжимаю пальцы на широком мужском плече. Не надо жертв, Макс. Вы все дали то, чего мне так не хватало: вы дали мне надежду. Поэтому... даже если операция закончится неудачно, я все равно не устану вас благодарить.
- Правда? - на точеном лице расплывается улыбка.

Он немножко еврей, хотя и скрывает.
- Правда, - улыбаюсь этому мальчишке и возвращаюсь к детской голове, лежащей у меня на коленях.

Мы вздрагиваем все, когда из операционной выходит хирург.
- С кем я могу говорить? - по голосу чувствуется, как он замучился.

Ковалев бросается первым, но Татьяна останавливает его, схватившись за ремень джинсов. Что-то шепчет и кивает на меня. Я аккуратно укладываю голову сына на кушетку. Встаю и одергиваю юбку. Я - жена форварда! Поэтому, задрав подбородок, иду сквозь строй команды. Иду, считая шаги. Раз, два, три, четыре, пять... вышел зайчик погулять. О чем я думаю, идиотка?

Подхожу вплотную, вскидываю взгляд, утыкаюсь им в усталые глаза врача.
- Операция прошла успешно, - докладывает он. - Реабилитационный период будет долги-и-и-й... ч-ч-черт, нашаты-ы-ырь...

Я падаю на руки Кирилла.

Очухиваюсь от того, что Ковалев хлещет меня по щекам. Медсестра с нашатырной ваткой стоит в дверях столбиком.
- Жива? - рявкает вратарь.

Приближает к моему лицу искаженное свое:
- Попробуй только сдаться! Он в порядке. Все будет хорошо. Он встанет.
- Мама!

Артем вырывается из чьих-то рук и бежит ко мне. Хватаю в объятия его голову, прижимаю к себе. Все будет хорошо, мальчик, все хорошо...

***

Артур открыл глаза на четвертый день после операции.

Дочку забрали Ковалевы, а мы с Артемом не выходим из палаты. На мои бесконечные вопросы «Когда?» врач отвечает одно: «Это зависит только от него. Мы сделали все возможное».

Муж пытается повернуть голову, но шейный корсет не позволяет. Скашивает глаза, и мы с сыном встаем. Подходим ближе, попадаем в обзор его взгляда. Артем прижимается ко мне дрожащим телом. Обнимаю его за плечи, пытаясь успокоить.
- Привет, - слышим оба.

Голос, который я хотела услышать полтора месяца. Слабый и хриплый, он кажется мне громом, который раскалывает надо мной больничный потолок.

Сын вырывается и бросается к отцу. Встает на колени у кровати и ложится головой тому на живот. Я ожидала, что он закричит, но Артем просто смотрит, ловя каждый отцовский вздох.
- Привет, - отвечаю одними губами.

У меня дрожат руки и ноги, я боюсь подойти к мужу. Боюсь того, что все это сон, стоит только потрогать его измученное лицо, как мы все проснемся. Чудес не бывает, волшебство разобьется на сотни острых осколков. Они вонзятся мне в сердце и я умру.

Артур внимательно оглядывает мою фигуру:
- Кто?
- Дочь.

Второе слово придает мне уверенности. Подхожу и провожу пальцами по заросшей щеке. Я брила его два раза в неделю, но сейчас буду брить каждый день хоть всю оставшуюся жизнь.

Ты только не закрывай глаза, не пугай меня. Хочешь, молчи. Тебе трудно говорить, ты так долго молчал. Но не закрывай глаза, смотри на меня.

В серой глубине что-то мелькает, пересохшие губы раздвигаются в улыбке:
- Пить хочу.

Артем срывается с места, выбегает в коридор. Возвращается уже с врачами. Меня отстраняют от мужа, команда докторов окружает кровать. Но я уже не боюсь. Отбоялась. Знаю, что он обязательно встанет. Будет лежать еще долго - может полгода, может год - но встанет. Потому что...

«в хоккей играют настоящие мужчины».

***

Там, в госпитале, я не знала, как будет трудно потом. Не хотела знать и думать. Из палаты выгнала всех. Остались только мы с Артемом.

Перебьетесь! Это мой муж. Поставлю на ноги, еще наржетесь, как дураки. Ковалев не сдержался и обматерил меня прямо в больничном коридоре. И только Таня легко пожала мне руку:
- Удачи, подруга. За дочь не волнуйся. Мои мальчишки уже уговаривают меня на сестренку.

Мне отдали его через десять дней. Выслушиваю наставления хирурга - волшебника. Как спать, как дышать, как шевелиться.
- И разговаривайте с ним, ему нужно много говорить, - заканчивает врач.

А ведь обещала заткнуться. Придется нарушить обещание. Говорить я умею, главное - не проговориться о том решении, которое приняла в кабинете прошлого врача. Об этом Артуру знать не стоит. Оно останется во мне тяжким грузом. И каждый раз, когда мне захочется жалости, я буду доставать это воспоминание и ненавидеть себя. Буду вспоминать глаза сына, которому показалось, что папа пошевелился. У этого мальчика-мужчины доставало сил и на отца, и на сестру, и даже на меня.

***

К маю Артур уже сгибал ноги в коленях. Первая эйфория от его пробуждения постепенно сошла на «нет». Он стал невыносим. Впервые открыв глаза в госпитале, он надеялся подняться через месяц. Выехав только на спортивной злости и силе. Но когда понял, что лежать придется как минимум до лета... Даже Артем начал чаще уходить из дома. А перевернуть тело мужа в одиночку я не могла. Исхудавшее и усохшее в мышцах, оно все равно было неподъемным. И тогда на помощь пришел Ковалев.

Помню, как он орал на меня в прихожей, сузив глаза:
- На что ты надеешься, дура?! Ты не справишься одна.
- У меня есть сын, - только и отвечала я.

Когда надо, то умею быть упрямой, как осел. Или ослица?
- Артему всего лишь десять лет.
- Десять с половиной.
- Велика